Да к шакалу!
Придерживая ноющий бок, Лайнус поднял рюкзак и поднялся сам.
— Удачно дождаться! — крикнул он несмолкающему грохоту, щелкнул вторым фастексом, закинул рюкзак за спину и открыл внешнюю шлюзовую дверь.
Ночь съедает все. Она поглощает кровь, впитывает страх и абсорбирует инстинкт самосохранения. Единственное, что ночь дает взамен — опасность, которая грозит отовсюду, из любой точки бескрайнего черного, в мелкую яркую крапинку, простора. Опасность и ночь — всего две вещи, что Лайнус ненавидел в единственной в жизни любимой. От которой очень сложно отказаться. Которую невозможно забыть. До которой всего шаг.
Привет, Пустошь…
Когда имеешь чуть больше, чем ни хрена, выжить в Пустоши невозможно. Так всегда утверждали аутсайдеры. Да настолько уверенно, что не оставалось никаких сомнений — их собственное образование всегда строилось на основании этого тезиса. Выходит, без привычного Жука за спиной, респиратора и оружия, какой-то защиты от солнца и зверей, имея лишь неполную бутылку воды, приволоченную из предыдущей ходки, самопальную карту окружающей местности да мультитул, только и остается что, что тем мультитулом шустренько копать себе могилу в песке.
Да хрен там.
Для начала — и выживать не нужно. Всего лишь подождать несколько часов под защитой а-импульса, экономно расходуя воду и стараясь не схватить теплой удар — солнце взойдет уже очень скоро. Как два пальца…
Хотя, конечно, любой другой уже валялся бы без сознания от одной только перспективы оказаться в пустыне, в одиночку, да еще и ночью. Кроме аутсайдеров, разумеется. Так уж устроены люди города, как муравьи, с той лишь разницей, что при вторжении в муравейник, абсолютно все, от фуражиров до солдат, бросаются на защиту жилья. А люди Луисвилля только на защиту самого жилья и уповают.
Лайнус сел на уже остывший песок, привалившись спиной к двери. Только здесь, в мертвой зоне обзора любого, кто вздумает смотреть изнутри купола, можно отдохнуть без вида оскаленных рож и стучащих в прозрачную стену кулаков. Какая ирония — для всех жителей города за стеной живут чудовища. Только с другой стороны.
Интересно, аутсайдеры так же думают?
Выщелкнув из мультитула нож, Лайнус принялся тереть обухом засохшие сиреневые пятна на одежде. Корка соскребалась легко, но пятна не уходили — въелись насмерть. Однако за неимением другого занятия выбора не оставалось. Да и почиститься, хоть как-то, не мешает. О том, чтобы умыться, конечно, и речи не идет — шакал его знает, сколько тут придется проторчать, а воды с куркин нос.
Мягкий голубоватый свет купола лился со всех сторон сразу. Повышая порог восприятия глаза, он делал звезды еще ярче, а небо — еще гуще, совсем непроницаемым, почти осязаемым. Раньше такое небо называли "бархатным", но где он теперь, этот "бархат"? Что он вообще такое? Что из себя представлял? Раньше люди и по воздуху, говорят, летали, да не одним способом. Где они теперь, эти механизмы и машины? Гниют в песке, вместе с оружием, взрывчаткой и отравляющими веществами. База в руинах, а Луисвилль — вот он! Стоит и сияет на всю окружающую пустыню. Раньше говорили — "Война — двигатель экономики". Что ж, возможно. Зато наука — двигатель жизни, и никакая злоба и сила не победят искушенный ум!
Отцу бы это объяснить… А он объяснил бы всем прочим, кто до сих пор гнется под Кри и его военные замашки. У города одиннадцать отрядов аутсайдеров, транспорт и оружие, почти неограниченные энергетические ресурсы! Но до сих пор единственное, чем занимаются люди — сидят под защитой своего купола, изредка посылая воинов на поиски дефицитного металла и боеприпасов. А ведь ни в том ни в другом проблемы как раз и нет!
Муравьи и муравьи. Как есть, муравьи
Лайнус царапнул по коже и выругался, углядев протертую дыру на штанах. Вот это задумался так задумался! Плохой идеей было чиститься ножом, пусть даже и обухом. По ходу дела, кровь этой мышечной машины еще и немного кислотна, иначе как объяснить, что рип-стоповые штаны, условно выражаясь, "моментально" протерлись тупой стальной полосой?
Изумительно, как изменились животные всего за четыре-пять человеческих поколений. Мухи обрели ураганную регенерацию, шакалы обросли прочной броней, пауки, если это, конечно, все же пауки, приобрели дополнительных четыре лапы и некисло вымахали, кольчатые черви и вовсе переместились из недр земли на поверхность и увеличились раз эдак в пятьсот, добавив в кровь кислоты. Зато куропатки, или цесарки, поди разбери, наоборот — начали копать норы и бегать что твой бронескаф на полном заряде.
Все в мире стараются выжить. Даже простейшие, миллиардами гибшие от любого внешнего фактора, и те объединились в невероятных размеров колонии, катающиеся по песку и пытающиеся жрать даже камни. И хрен ты чего с ними сделаешь, если только из огнемета жечь. Даже буйволы с газелями, удивительным образом перемешавшие свой генотип во время бушующей радиации и ионизирующего излучения, снова разделили его позже, и именно так, как это нужно было для выживания! До сих пор непонятно, как именно работает этот механизм, но факт есть факт — все самцы дикой коровы Януса имеют фенотип буйвола, а самки — газели!
В новом мире не осталось ничего от старого!
Кроме муравьев. И людей. И если первые все же изменились, то вторые так и остались трусливыми существами с редкими вкраплениями выходящих за рамки привычного особей. Люди так и живут по принципу "мой дом — моя крепость", не замечая того, что с каждым годом в крепости остается все меньше жителей. Не понимая того, что через полвека уже не останется в городе никого, кто не являлся бы любому другому родственником той или иной степени дальности. И не думая о том, что наука, ради которой и для которой Луисвилль был создан, под давлением военной машины, но в отсутствии реального противника, совершенно перестала развиваться.
Всех все устраивает. Всех, кроме белого квикфута Лайнуса бен Джара, чтоб он сдох…
Мимо проползло что-то маленькое и медленное. Лайнус отвлекся, и, в свете едва-едва начавшего заниматься рассвета, разглядел… камень. Ну, или что-то очень похожее.
— Какая прелесть… — непонятно для кого озвучил собственные мысли Лайнус и потянулся за мультитулом. Снова щелкнул клинок, Лайнус принялся скрести находку в надежде взять пробу. Странный камень от каждого тычка острием немного прибавлял в скорости.
— Фантастика…
Ползя за странным камнем на карачках, Лайнус продолжал тыкать его ножом. Это в смысле у живого существа внутри существует какой-то механизм накопления кинетической энергии, приложенной извне? В том, что это живое существо, сомнений уже не оставалось — помимо движения вперед, камень начал еще и из стороны в сторону перемещаться, выписывая на песке причудливые кривые.
— Да ты охренел… — огорчился Лайнус, когда пришлось встать в полный рост, чтобы поспеть за разогнавшимся валуном. Камень пер вперед по песку, будто по пластиковому льду, при этом никаких видимых движителей не имея. Неужто в пустыне они перемещаются под действием одного только ветра? А что, у камня по колено высотой, парусность должна быть неплохая, даром что он гладкий как яйцо додекапода. Кстати, а не чье-то ли это яйцо?..
Резкий вой заставил остановиться как тело, так и мысли. Пронзительный звонкий звук рассек ночную тишину надвое, и даже, казалось, саму ночь. Внезапно выяснилось, что уже совсем рассвело, и песок, по которому недавно можно было ползти на коленях, уже сейчас источал жар. А ведь солнце еще даже не оторвалось от горизонта, висело над ним пылающим диском, на фоне которого отчетливо вырисовывались два силуэта.
Шакалы.
Рука метнулась к бедру, но схватила лишь воздух. Ну конечно, откуда в кобуре взяться бластеру, который после ходки этой же рукой был скинут в ящик стола в Институте!
Законопослушный бен Джар, хороший бен Джар!