— А вы женаты?
— Был, — невесело улыбнулся я. — Теперь уже нет. А что?
— Да нет, так просто спросила, — и она засмеялась переливчатым смехом и посмотрела так, как будто рублем подарила, да не теперешним российским, а старым, серебряным, имперским; такие были еще в родительской коллекции, а один, с профилем Петра Первого, висел на стене в рамочке.
— Скажите, Сара, а как вы здесь живете?
— Работы всегда хватает. To готовим, то убираем, то рыбу ловим, то воду несем, то желуди собираем, то новую одежду шьем… А папа лес рубит, по дому все чинит, мастерит мебель, посуду, удочки… А еще он меня читать и писать научил, и много чему другому. Мама же учит меня шить, готовить, желуди собирать. Вот только по воскресеньям мы отдыхаем — так в Библии написано. С утра папа читает молитвы в часовне, а потом мы или гулять ходим, или на лодочке вокруг острова — не дальше, там нас не любят, могут и убить. А когда вода немного прогревается, то и купаемся помаленьку, не здесь, а с той стороны, на отмели, там теплее.
— Но сегодня же воскресенье.
— Готовить еду и собирать желуди можно и в день отдыха — так мама с папой порешили. Ведь сказано, что не человек для субботы, а суббота для человека.
— А гости у вас бывают?
— На моей памяти вы — первые. Мивоки нас не жалуют, всех белых они теперь считают убийцами. Другие индейцы нас тем более не привечают, ведь мама — из мивоков. Конечно, когда дядя Нед был жив, он все время проводил с нами, только спал в своем доме. Но какой он был гость?
— А что вы готовите?
— Желуди. Мы их собираем, очищаем, обжариваем и варим из них суп. Или делаем пюре. Вам сегодня понравилось?
— Понравилось, — откровенно признался я, — было очень вкусно.
— Меня мама научила, ведь желуди — самая любимая еда ее народа. А на рассвете я наловлю рыбы — тогда она лучше всего клюет. Приезжайте завтра, мы с мамой приготовим что-нибудь эдакое, как на Рождество или Пасху. Папе всегда очень нравится.
— Завтра вы обедаете у нас, мы уже договорились с твоим папой. Надеемся, что и мы сможем вас чем-нибудь удивить.
И я поцеловал ей руку. Ребята уже сидели в лодке и ждали только меня, поэтому я поклонился и пошел к мосткам.
Сара улыбнулась, сделала книксен (кто ее, интересно, научил?), и снова занялась своими желудями.
— Ну, ты даешь, — рассмеялся Володя, когда я присоединился к своим. — Не успел познакомиться с хроноаборигенкой, и уже глазки ей строишь. Хоть и молодой, да, видно, из ранних…
8. Как много девушек хороших…
Вернувшись на теплоход, мы зашли на мостик и избавились от бронежилетов и оружия, а, выходя, столкнулись с Алевтиной Ивановной. Лет ей было, наверное, сорок-сорок пять. Она ранее была замужем за офицером из той же части, что и Володя, и работала главным поваром в офицерской столовой в военном городке. После распада СССР, муж ее бросил и укатил на родную Украину, к которой он вдруг воспылал патриотическими чувствами и решил, что с супругой-«кацапкой» и такими же дочерями ему не по пути. Саму же часть расформировали, и она осталась с двумя дочками без средств к существованию.
Узнав об этом, Володя взял ее к себе, а затем сделал главой корабельного сервиса, потому что, как он говорил: «я ей доверяю целиком и полностью, как самому себе». Алевтина Ивановна боготворила шефа, а другие ее побаивались — все, кроме меня. Ко мне она относилась по-матерински, разрешила называть себя "просто Алей", и то и дело мне рассказывала, какие ее дочери красавицы и умницы, и что, когда я приеду в Москву, то она обязательно меня с ними познакомит. Наряду с капитаном, только она из всего экипажа участвовала в «Совете в Филях».
Сейчас у нее были абсолютно нетипичные круги под глазами, просвечивающие сквозь слой косметики — не иначе как плакала, когда поняла, что больше своих дочерей не увидит. Но держалась она молодцом, и голос у нее был бодрый:
— Владимир Николаевич, за время вашего отсутствие никаких ЧП не произошло. В час дня мы всех накормили обедом.
— Молодец, Аленька. Я и не сомневался, что у тебя все будет в порядке.
— Только странно как-то — половина четвертого всего, а солнце скоро сядет. Прямо как в каком-нибудь Питере зимой.
Аля была коренной москвичкой, и Питер для нее был такой же провинцией, как какой-нибудь Салехард.
— Аля, здесь время другое. Сейчас — он посмотрел на часы — без четверти шесть.
— Ясно, — она посмотрела на дамские часики на своем запястье. — Разница в два часа восемнадцать минут. Распоряжусь перевести все часы. Какие будут еще инструкции?
— Думаю, если все недавно поели, смысла их кормить в ближайшее время нет. Сделаем лучше так. Детям и женщинам с "Армении" можно принести ужин прямо в номер, к семи часам. Пусть поедят и ложатся спать — настрадались они знатно, да и биологические часы у них тикают по другому, ведь время переноса практически соответствовало местному.
— Так точно, сделаем. Скажу им, чтобы оставили посуду у двери на подносах.
— Других детей лучше, наверное, покормить в то же самое время в баре. И тоже пусть потом идут спать, или по крайней мере к себе в номера.