11 июля 1755 года. Кладбище у форта Дюкень.
Лейтенант колониальной морской пехоты Шарль-Мишель Муэ де Ланглад, командующий отрядом Совета трёх костров.[97]
— Cines ad cinerem, pulvis in pulverem[98], — произносил кюре над всё ещё разрытой могилой, в которой лежали бренные останки лучшего моего друга из гарнизона форта Дюкень, капитана Даниэля-Гиацинта-Мари Лиенара де Божё. Одет он был в парадный мундир, индейская раскраска и кровь смыты с его изуродованного лица, столь непохожего на его жизнерадостную физиономию при жизни. А жил он, как античный герой, и умер, как Ахилл, поражённый в пятку стрелой Париса.
Кюре закончил свою молитву, после чего гроб закрыли крышкой, заколотили гвоздями, и четверо из нас — генерал Контркёр, капитан Дюма, русский майор и я — медленно опустили его в могилу. Затем все присутствующие — сначала те, кто дрался вместе с ним, а после них и остальные — бросили по кому земли в могилу, и гробовщики начали её засыпать. А я стоял и молил Бога за всех наших погибших — и Гиацинта, и шестерых моих индейцев, и шестерых же солдат-французов, и полутора десятков людей вождя Атунаса…
Трупы моих погибших, и людей Атунаса, сожгли в вечер после боя по обычаю практически всех индейских племён. При этом присутствовали и капитан Дюма, и русские, а ближе к концу церемонии пришёл генерал Контркёр и снял головной убор перед погибшими индейцами — жест, который не остался незамеченным.
А вот с англичанами поступили по-разному. Генерала Брэддока и их погибших офицеров похоронили с воинскими почестями на небольшом участке за кладбищенской оградой — всё-таки они не католики, и кюре воспротивился тому, чтобы их хоронили вместе со всеми. А для нижних чинов военнопленные англичане вырыли несколько длинных братских могил и побросали туда сотни трупов. Затем наш кюре прочитал короткую молитву, и пленных отвели в бараки, построенные для индейцев-рабочих, но пока пустовавшие. Именно там им и предстоит жить в ближайшие дни, пока не решится их судьба. А днём, чтобы им не было скучно, они будут работать — строить новые бастионы, дома, склады… Единственное исключение — офицеры, которых разместили под охраной в самом замке.
Но по убитым англичанам я не горевал — для меня намного большей потерей был мой друг Гиацинт. Когда я прибыл со своими индейцами, большинство в гарнизоне смотрели на меня с высокомерием — сам, видите ли, индеец, и привёл таких же. Впрочем, узнав о моей фамилии, они сразу замолкали — всё-таки я принадлежу к французской аристократии, мой дед — знаменитый Пьер Муэ, сьёр де Мори, а мой отец — Огюстин Муэ, сьёр де Ланглад. Но мать моя — Домитильда, сестра вождя оттава, и поэтому кожа у меня коричневатая, волосы чёрные, как смоль, а черты лица больше индейские, чем европейские. И я не раз и не два слышал у себя за спиной слово "метис", хотя, когда я поворачивался, все сразу же делали вид, что это были не они — у меня репутация бретёра, скорее незаслуженная, конечно, но мало кто хочет проверить это на практике.
А вот Гиацинт сразу подошёл ко мне и представился, добавив, что очень хочет узнать у меня о том, как воюют мои люди, добавив, что наслышан о моей победе над вождём Мемеския и племенем майями. За стаканчиком вина "от моей родни из Божоле"[99] мы долго обсуждали тактику и стратегию индейцев, и он меня поразил, сказав, что "у индейцев можно научиться большему, чем у иных наших военачальников". В тот же день, я предложил своим воинам сделать его почётным членом племени оттава, и мы собирались провести церемонию после того, как мы отразим английское нападение на Дюкень.
Три дня назад, когда гонец доложил, что Брэддок уже близко, причём на несколько дней раньше, чем мы ожидали, и губернатор де Миннвилль и генерал де Контркёр испугались идти в атаку, мы присоединились к русским и вышли в поле. Я сразу предложил встретить их в расщелине между холмами, через которую врагам придётся пройти по дороге на Дюкень, и Гиацинт, а также Ас — так звали русского майора[100] — меня поддержали.
Но зрелище наступающих под барабанный бой англичан в красных мундирах и колониальных войск, одетых каждый по своему, многих напугало, ведь англичан было так много, а нас так мало. И после первых же стычек сначала побежала французская морская пехота, а за ними и мои индейцы! Я пытался их остановить, но ещё спасибо, что меня не сбили с ног. Казалось, битва была проиграна, не успев начаться. Только люди вождя Атунаса стояли насмерть, но что они могли сделать против стольких врагов?
И тут де Божё выскочил прямо перед англичанами с пистолетом в руке и закричал:
— За мной! Братья, французы и индейцы, умрём, но не сдадимся!
Я прокричал нечто подобное своим людям и тоже побежал вперёд, к врагу. И, к моей радости, смешанной с изумлением, мои подчинённые побежали за мной! Конечно, мы не встретили их в штыки и не пошли линия на линию, а рассредоточились в лесу на индейский манер. Вот молодой оттава Нанабуш, названный в честь великого героя племени моей матери, выскочил из-за деревьев и топором размозжил голову английскому офицеру. Другие стреляли из-за деревьев из своих допотопных ружей — других не было — всё время меняя позицию. Англичане то и дело отвечали залпами, вот только, как правило, там, куда они стреляли после того, как наконец догорал фитиль их мушкетов, давно уже никого не было.
Некоторые англичане — судя по форме, из колонистов — пытались отвечать тем же — стрелять из-за деревьев, но кто-то в расшитой золотом красной форме бежал туда и гнал их вперёд. Ретивого офицера достаточно быстро застрелили, но смерть его привела к тому, что англичане сначала смешались, не зная, что и делать, а затем побежали — прямо в руки людей капитана Дюма, либо к русским, каким-то поистине магическим способом убивавших "омаров", как наши прозвали англичан за цвет их мундиров.
Вскоре всё было кончено. Вся теснина была усеяна красными трупами, а ещё больше сдалось в плен. Тем временем, из крепости начали выползать регулярные войска, чтоб им было пусто. Мы перепоручили им охрану пленных и пошли дальше по просеке, где наткнулись на вражеский обоз. Тот сдался после двух-трёх выстрелов.
Да, победа была разгромной, и наших погибло мало. Но смерть Гиацинта перечеркнула для меня всё хорошее. Ну что ж, мой друг, пусть тебе будет хорошо в раю — ведь сказано, что нет большей любви, чем отдать свою жизнь за други своя. Так что я был уверен, что де Божё в раю. А если правда то, что говорят соплеменники моей матушки, он сейчас в доме Гитчи-Маниту, Великого духа. Ведь, увидев, что Гиацинт погиб, мои люди сразу же посмертно произвели его в вожди оттава, сказав, что "теперь он один из нас".
После похорон, ко мне подошёл русский майор Ас[101] и сказал по-английски:
— Мсье де Ланглад, я бы хотел, чтобы вы были моим другом. Моим и моих ребят. Приходите к нам, мы помянем Гиацинта так, как это делают русские.
16 июля 1755 года. К востоку от форта Дюкень, на "дороге Брэддока".
Капитан Роберт Орм, в недавнем прошлом — адъютант генерал-майора Эдварда Брэддока.
За спиной, французы обустраивали свой форт, названный ими Милль-Па, Тысяча шагов. Он расположился в месте, где просека проходила по узкому склону между двумя горами вдоль реки Джуниаты, в трёх милях от места, где река образует петлю, после чего начинает течь на северо-восток. Место было выбрано, по мнению самого Орма, идеально — обойти форт будет сложно, а на колёсном ходе — достаточно далеко на юге или севере от укрепления.
Орм пожалел, что с таким трудом проложенная дорога сгодилась не старой доброй Англии, а её заклятому врагу, именующему себя Францией. Хотя каждый англичанин знает, что законный король Франции — Его величество Георг III, король Великобритании, а их Луи — не более, чем наследственный узурпатор.
Впереди было несколько дней пути по диким местам, ещё недавно заселённым дикарями-сасквеханноками, а теперь готовые к принятию белых поселенцев. А у Монокаси дорога резко поворачивала на юг, и через три-четыре дня Орм уже будет у своих с письмом, переданным ему французским губернатором де Миннвиллем. Про содержание письма он ничего не знал, но догадывался, что французы потребуют мирного соглашения с демаркацией границы где по восточным отрогам Аппалач, где, наверное, даже по Джуниате, и только после этого согласятся отпустить военнопленных. Они и не торопятся — именно пленные строят новые укрепления, в том числе и этот проклятый пограничный форт.
Перед мысленным взором Орма прошла недавняя экспедиция, которую иначе как позором не назовёшь. Свыше четырёх тысяч человек — военные и лесорубы, колониальная милиция и грозная регулярная пехота из метрополии, а ещё артиллерия и сапёры. На бумаге с ними никто не мог сравняться. И, когда они переходили вброд через Мононгахелу — артиллерию пока оставили на том берегу, пока артиллеристы построят для неё плоты… И вперёд, только вперёд, к гнезду французов — незаконно построенному форту Дюкень!
Но до форта они так и не дошли. Тропа вела сквозь узкую расщелину, и несколько сот французов выставили там то, что Орм воспринимал лишь как свидетельство нищеты — практически все, кто там стоял, были индейцами. При приближении англичан многие из них побежали, и Орм подумал, что победа уже у них в руках. Насмерть стояли лишь индейцы неизвестного Орму племени, но что такое две-три сотни индейцев против такой силы, как наша!
Но тут какой-то индеец с размалёванным лицом выбежал и крикнул "Вперёд". Его быстро убили, но утекавшие было индейцы развернулись и начали-таки драться, причём не так, как положено — линия против линии, а по-индейски подло и трусливо — из-за деревьев, из-за камней, перебегая с места на место… А когда так же повели себя колониалы, то светлой памяти генерал Брэддок лично заставлял этих трусов выходить из мест, где они хоронились от индейцев, и возвращаться в строй. Увы, его скоро убили, и грозные английские солдаты превратились в толпу, то стрелявшую на любой шум и убивавшую своих же, то просто мешавшую другим. Многих французы поубивали, а другие позорно сдавались в плен. И когда Орм попытался повести хоть кого-нибудь в атаку, он почувствовал удар сзади по голове и очнулся уже в плену.
Как и других офицеров, его препроводили в их форт, где разместили во вполне сносной комнате с тремя другими офицерами. При допросе он указал, что являлся адъютантом генерал-майора Брэддока, после чего их губернатор Миннвилль неожиданно предложил капитану послужить парламентёром и отвезти в Балтимор, где находился штаб операции, их предложения о мире. Ему придали рядового Делоне, доставили в строящийся форт Милль-Па, где снабдили лошадьми, едой и питьём, но не оружием, и отпустили восвояси.
Не успели они отъехать от форта Милль-Па, как где-то вдали показались с десяток конных минго; Орм опасался, что они нападут, но Господь отвёл эту опасность. Теперь лишь бы вернуться в Монокаси, подумал Орм, и нанять троих или четверых наёмников для дальнейшей дороги. И если в штабе его спросят о его мнении, он им скажет, что нужно обязательно готовить вторую экспедицию, чтобы взять своё и заодно отомстить за генерала. Но что, наверное, лучше обучить их индейской тактике.
Подмосковье, 2014 г.
Kапитан-лейтенант Хасим Хасханов, позывной «Самум».
[97] Конфедерация индейских племён чиппева, оттава и потаватоми.
[98] Пепел к пеплу, прах к праху.
[99] Род де Божё происходит из Божё, бывшей столицы Божоле.
[100] Во французском нет звука, даже близкого к русскому "х".
[101] Во французском нет звука х либо h, поэтому "Хас" они произнесут именно так.