А еще мы отдадим вам двух французских женщин и их детей, которых люди Танахарисона недавно взяли в заложники на реке Мошаннон. Мужчин они убили, а жилища разграбили и сожгли.
— Они были на вашей земле?
— Да, Стремительный Волк, именно так. Но одно дело — уничтожить деревню, а другое — надругаться над женщинами и детьми. Я обещаю тебе, что ничего подобного я больше никогда не допущу.
Хас посмотрел на Сойечтова, затем на Томми Робинсона. Томми кивнул:
— Сойечтова никогда не нарушал данного им слова.
Тогда Хас еще раз внимательно посмотрел на минго и кивнул:
— Мы согласны, Сойечтова.
Сойечтова достал из расшитой бисером сумочки, висевшей у него на поясе, калюмет[83], и не спеша набил ее табаком из кожаного мешочка. Ударами кусочков кремня друг о друга он заставил затлеть трут, после чего торжественно раскурил трубку.
Вождь минго сделал несколько затяжек, выпустил тонкой струйкой изо рта дым, и протянул калюмет Хасу. Тот бережно взял трубку и тоже сделал три или четыре затяжки. Затем он вернул ее Сойечтове и сказал Максу:
— Покажи вождю его сына.
30 июня 1755 года. Окрестности форта Дюкень.
Томас Робинсон. Уже не Вильсон.
Из леса показался пятеро кавалеристов в яркой красно-синей униформе. Трое остановились чуть поодаль, с ружьями наизготовку, а двое подъехали к нам. И один, одетый в расшитый золотом камзол, ледяным голосом произнес:
— Вы находитесь на земле, принадлежащей Его Величеству Людовику, королю Франции. Я — лейтенант Дюпюи. Кто вы и что вы здесь делаете?
Я начал переводить это нашему командиру, но в этот самый момент неожиданно мы услышали крик одной из француженок:
— Этьенн! Этьенн! Это я, Амели!
— Амели! — лейтенант приподнялся на стременах, и посмотрел на бывшую заложницу. — Амели! Как ты сюда попала? Где Жан-Батист? Где дети?
— Дети со мной, а мужа моего убили минго. Мы были у них в плену целых три месяца. А потом их новый вождь освободил нас и передал отряду майора Каскана, чтобы они доставили нас вам.
— Слава Богу, что вы выжили, — лейтенант подозрительно посмотрел на наш отряд. — А они вас не… обижали?
— Нет, люди майора — настоящие шевалье. Да и их индейцы вели себя не как дикари, а как настоящие цивилизованные люди. Над нами не совершили насилия, даже когда мы были у минго. А один из офицеров — он еще и врач — вылечил моего маленького Эрве, который сильно заболел. А как моя сестра?
— Жанна в порядке, опять беременна. Она здесь, в Дюкени. — Лейтенант немного помолчал, а потом спросил у Амели. — Так, значит, это майор Каскан?
Он спешился, передав поводья одному из своих солдат, подошел к Хасу, и двумя руками крепко схватил его правую руку. Выразив таким способом благодарность, он произнес:
— За то, что вы спасли от смерти и бесчестья мою свояченицу и ее детей, а также ее подругу, я ваш должник, майор.
Я перевел, а Хас, улыбнувшись своей, немного волчьей улыбкой, ответил по-английски:
— Мы сделали лишь то, лейтенант, что обязан был сделать каждый русский офицер. Но давайте поговорим о делах насущных. К большому сожалению, мы принесли вам не очень радостные вести. Дело в том, что к вам движется отряд под командованием британского генерала Брэддока. По моим расчетам, они будут здесь дней через десять. Мы двигались быстрее, так как они одновременно прокладывают дорогу для переброски солдат и припасов.
Лейтенант был ошарашен. Видимо, сообщение о продвижении колонны генерала Бреддока оказалось для него полной неожиданностью.
— Значит, вы говорите, что сюда идут британцы?.. Кстати, а как вы, русские, здесь оказались?
Хас пожал плечами.
— Лейтенант, сейчас это не так уж важно. Как-нибудь я вам расскажу историю нашего появления здесь. Скажу только одно — мы здесь не для того, чтобы оспаривать права Франции на эти земли. Более того, мы готовы помочь вам оборонять форт Дюкень.
Я же добавил от себя:
[83] Длинная трубка — спутница индейского воина, которую часто называют «трубкой мира». Обычно индейцы закуривали ее, после завершения мирных переговоров, считая, что трубка, пущенная по кругу свидетельствует о том, что боевые действия закончены.