Что ты думаешь по этому поводу?
— Верно, он ненавидит французов и, учитывая его военный опыт, может быть опасным противником. Но, — Рейф запнулся, стараясь поточнее оформить свое возражение, — полковник ничуть не скрывал своих убеждений, а для заговорщиков такая прямота нехарактерна, не так ли?
— Может быть, так, а может, и не так, — задумчиво протянула Мегги. — Возможно, ему нечего терять и его не заботит, что будет с ним после того, как он сделает свое дело.
— Ты думаешь, Ференбах — тот, кого мы ищем? Мегги молчала так долго, что Рейф решил было, что она и не собирается отвечать. Не выдержав, он с металлом в голосе произнес:
— Мегги, прошу тебя во имя нашего общего дела, не надо вести себя так, будто я для тебя не более чем меховая муфта, в которую ты прячешь добытые секретные сведения, и не надо вести себя со мной как с провинившимся мальчишкой, когда мы наедине. Нравится тебе это или нет, мы должны работать вместе, и чем откровеннее будем друг с другом, тем больше надежды на успех.
— Вы мне угрожаете, ваша честь? — спросила она с чуть заметной насмешкой. — Если я вам не буду выкладывать все начистоту, что вы со мной сделаете? Выбьете показания силой?
— У меня найдется лучший способ убеждения, — нарочито туманно ответил он.
— Если Синди Нортвуд права в своей оценке ваших возможностей, полагаю, вы собираетесь развязать бедной женщине язык с помощью поцелуев, — язвительно парировала Мегги.
— Вовсе нет, я собираюсь апеллировать к твоему чувству справедливости, ахиллесовой пяте всех британцев.
Мегги удивленно замолчала, но уже через мгновение закатилась от смеха.
— Рейф, ты понапрасну растрачиваешь свои таланты! Тебя, а не Кэстлри надо было послать на переговоры! У вашей милости просто дар убеждать оппонента!
— Мы не оппоненты, — уточнил он, — мы — партнеры.
— Должна признаться, что об этом не забыла, — ответила Мегги и, помолчав, добавила:
— Честно говоря, я не думаю, что Ференбах — тот, кто нам нужен. Он не из тех, кто действует исподволь. Такую тактику полковник счел бы позорной. Он может подойти к Талейрану и выстрелить ему в лицо, но вряд ли унизится до того, чтобы вступать с кем-то в заговор. Пусть полковник и напоминает подраненного рассерженного медведя, он не тот, кого мы ищем.
— Расскажи мне о мадам Сорель.
— Элен — вдова. У нее две дочери. Ее муж, французский офицер, погиб под Ваграмом [12] . Он оставил ей некоторую сумму, так что она может позволить себе кое-что и как вдову героя ее принимают в лучших парижских домах. Мы дружим несколько лет, и я ей вполне доверяю.
— Как ты думаешь, почему Ференбах столь живо отреагировал на ее появление?
— Думаю, причина очень проста и не имеет отношения к политике.
Рейф предпочел обойтись без комментариев.
— Если ты права насчет Ференбаха, значит, под подозрением один из французов.
— Если я права, — с горечью повторила Мегги, — но ведь никто не застрахован от ошибок.
Темнота часто побуждает к интимности, невозможной при свете дня. Повинуясь внезапному порыву, Рейф перегнулся к Мегги и взял ее руки в свои. Они были холодны как лед. Он не знал и не хотел знать, какие воспоминания так изменили ее голос. Одно было ясно: эта маленькая женщина взвалила на свои хрупкие плечи непосильную ношу.
Она сжала его руку, и пальцы ее постепенно потеплели. Впервые за то время, пока они были вместе в Париже, Рейф почувствовал, как рушится стена отчуждения. Наверное, в такую минуту лучше промолчать.
Когда карета подъехала к дому номер 17 на бульваре Капуцинов, Мегги отпустила его руку, чтобы поплотнее закутаться в шаль. Рейф помог ей выйти из экипажа. Усмехнувшись, Мегги спросила:
— Так ты видишь себя меховой муфтой?
— Да, чем-то вроде этого, — улыбнулся в ответ Рейф. — Бессмысленным украшением, служащим только в декоративных целях.
С этими словами он отвернулся и отпустил экипаж.