И все-таки через несколько дней на совете так и постановили: впереди может идти только тот отряд, у которого все дела хороши - и в школе и дома, а не только в мастерской. Да еще надо не грубить, ни браниться. За каждое черное слово вычитают очки. Гм... а как же быть с Катаевым?
* * *
Однажды Казачок вернулся из Старопевска не один. Я был во дворе, он поманил меня.
- Вот, Семен Афанасьевич, рекомендую: Виктор Якушев. Мы встретились в вагоне, он водой торговал.
На скамейке сидит мальчик лет четырнадцати и задумчиво смотрит прямо перед собой. По всему видно - устал: ноги вытянуты, руки бессильно опущены, глаза погасшие. Рядом стоит ведро, в ведре - эмалированная кружка. Увидев меня, паренек тяжело, по-стариковски поднимается.
- Я его уже и в роно оформил, - говорит Казачок. - Он у меня с путевкой.
По вечерам мы тогда читали "Давида Копперфильда". В тот вечер Галя, устав читать, отложила книгу и сказала:
- Хватит на сегодня, пожалуй.
И все, по обыкновению, закричали:
- Еще! Еще! Ну, немножко!
Неожиданно Виктор Якушев протянул руку:
- Можно, я попробую?
На него посмотрели недоверчиво: ребятам, видно, казалось, что все будет не так, даже сама книжка станет хуже, если читать начнет кто-то другой.
Но Галя сказала, протягивая Якушеву книгу:
- Ну, спасибо, а то я устала. Вот отсюда - видишь? Ребята притихли, и в тишине раздался голос Виктора. Голос его - густой, спокойный - звучал мягко и полно, и когда умолкал, то казалось, от него, как от боя старинных часов, еще долго что-то звучит в воздухе. С первой минуты я отметил этот не по-мальчишески глубокий и мягкий голос.
- Хорошо как читаешь! - сказала Галя, когда он кончил. - Учил тебя кто-нибудь?
- Нет. Я сам. Я люблю читать вслух, даже себе. - Виктор доверчиво посмотрел на Галю.
У него было нервное узкое лицо, бледное и худое, у левого глаза часто дергалась какая-то жилка.
В школе Виктор сразу пошел вровень с классом, даже чуть впереди. Он стал работать в школьной библиотеке - помогать Ольге Алексеевне, которая ведала книгами: специального библиотекаря не было. Он приносил из библиотеки книги, которые, по его мнению, стоило почитать вслух ("Наверно, ребятам понравится") или просто для Гали.
И когда мы работали все вместе - во дворе, в огороде, - он старался держаться неподалеку от Гали, чтоб перемолвиться с ней словом или просто помолчать рядом. Работал он добросовестно, никогда не перекладывал своей доли на соседа. И если случалось, какая-нибудь из девочек отставала,а Виктор свой урок кончал, он тут же шел навстречу отставшей с другой стороны грядки.
Одно меня раздражало. Рассказывая о чем-нибудь - о серьезном ли, о пустяках ли, - он то и дело приговаривал:
- Вот кого хотите спросите... Вот честное слово... Да вот Ванюшка со мной шел, он вам скажет...
Так обычно говорят люди, которые много лгут и не привыкли, что им могут верить без ссылки на свидетелей.
Он рассказал нам, что в Старопевске у него есть тетка. Он от нее ушел не хотел быть ей в тягость: у нее двое малых детей, зарплата небольшая.
- Я решил: пробьюсь в жизни сам.
- Продажей воды по вагонам?
Он посмотрел на меня серьезным, долгим взглядом. Во взгляде этом не было укоризны, а только пристальность и желание понять - много ли яду вложил я в свой вопрос?
- Это он, чтоб перебиться... для начала... - ответила за Виктора Галя и тоже посмотрела на меня - сумрачно и с укором.
* * *
Галя бывала в школе чуть не каждый день. На родительские собрания тоже чаще всего ходила она. И стоило ей показаться на пороге, как классный руководитель говорил:
- Ну вот, пятьдесят процентов родителей уже здесь! Бывал в школе и я. Чаще всего мне приходилось разговаривать с завучем Костенецким.
Как сейчас вижу, сидит Яков Никанорович Костенецкий за столом плотный, лысый, с большими вислыми усами и сердитыми бровями.