Тогда он отсюда не уедет.
– Красивый? – повторила она с иронией. – Да, может быть, симпатичный, но его красота тоже какая-то странная. Почти не правдоподобная.
– О, да, ты метко сказала: почти не правдоподобная, – обрадовался Хорст. – Это почти дьявольская красота.
– Это чепуха. Ты говоришь так, чтобы позлить меня. Ты видел его зубы? Белые, ровные, блестящие, будто отполированные. Разве в нашей округе есть кто-нибудь с такими зубами? В жизни не встречала человека, у которого были бы такие красивые зубы.
– Да, да, – мурлыкал Хорст.
– Я пошла прибрать его комнату, потому что он не закрывает ее на ключ. Скажи, разве. может быть на свете человек, у которого нет ни одной бумажки в его вещах? Ни одного письма, документа, даже маленькой записки? Вообще у него мало вещей. Заграничная бритва, заграничный фотоаппарат, две шелковые пижамы, наверное, очень дорогие. Заграничные тонкие трусы и такие же заграничные носки. Шприцы и какие-то флакончики с лекарствами. И будто для отвода глаз – зеленые лесные рубахи, лесной мундирчик. Ты видел его костюм? Дорогой и красивый, с заграничным ярлыком. Плащ у него такой же. Такой же и галстук к костюму и две заграничные сорочки. Он – необычный охотинспектор. Что-то он скрывает, какую-то тайну, какую-то гадость.
– Да, да, – довольно помурлыкивал Хорст Собота. – Это необычный охотинспектор. Я ведь тебе уже говорил.
И, чтобы его окончательно убедить, какой опасный человек Марын, она принесла из его комнаты большие фотографии, которые он в этот раз привез оттуда, где был.
– Посмотри сам и убедись, что ему нравится. – Она положила фотографию на кухонный стол перед Хорстом. Этих фотографий было штук двадцать. На некоторых не было ничего интересного, вот, например, человек, стоящий на коленях с ножом в руке над задушенной в силках серной. На другой тоже похожий человек в похожей ситуации. Но несколько фотографий могли поразить кого угодно. Какой-то человек целился в объектив из короткого браконьерского обреза, а потом, на другой фотографии, тот же самый человек валялся на земле с лицом, искаженным болью. Возле него лежал охотничий нож. И еще другой человек с силками на птиц. Лицо окровавлено, разбито почти в лепешку, так, что трудно различить черты. Но Хорст его узнал.
– Это Будрыс. Тракторист. Присмотрись поближе, и ты его узнаешь. Наверное, он расставлял силки на птиц, потому что возле видны тростники…
Вероника взяла в руки эту фотографию и всмотрелась. Да, это был Будрыс, тракторист, который держал ее вместе с Кулешей.
– Этот возле серны, кажется. Карась, рабочий из Долины, – сказала она, беря в руки другой снимок. – А этого с ружьем я не знаю.
Когда она нашла в комнате Марына фотографии, ее поразил вид искривленных от боли окровавленных лиц. Она не рассматривала ни один снимок, потому что они были для нее слишком отвратительными.
– Он выполняет свою работу. Вероника, – объяснил Собота. – Ловит браконьеров и увековечивает их преступления своим фотоаппаратом. Это называется «вещественные доказательства». Я слышал, что надо их предъявлять суду. Нелегко поймать браконьера, потому что у него при себе ружье и нож. Догадываюсь, что это один из них ранил Марына. Знаешь, что я думаю об этих снимках? Что он боролся с лесными людьми и фотографии – доказательства этой борьбы. Ты плохо делаешь, что копаешься в его вещах. Однако хорошо, что показала мне эти снимки. Скажу тебе теперь, что, если он даже потребует от меня деньги, я их ему дам. Столько, сколько он захочет.
Вероника пожала плечами, давая Хорсту понять, что он не осознает угрозы, которую таит в себе дружба с этим человеком. Но в комнате Марына еще раз посмотрела на искривленное болью лицо Карася и на разбитую физиономию Будрыса.