Она заметила взгляд и тут же куда-то исчезла. Через минуту вернулась в блузке с рукавами, наглухо застегнутой до шеи. Марын же вызывающе забрал со стола свою тарелку с супом и вышел во двор. К сетке, ограждающей загон-чик, он подвинул старый пенек для колки дров, уселся на него и начал громко есть. Запах еды должен быть проникнуть в курятник, но оттуда не долетал даже малейший шорох. Тогда Марын провел ложкой по проволочной сетке, и из открытых дверей вылетел пес, как огромная пуля из шерсти и мяса. Он вскочил передними лапами на сетку, так, что она прогнулась. Марын почувствовал горячий запах из открытой пасти, услышал громкое рычание.
Он не прореагировал, а продолжал есть, медленно поднося ко рту ложку и время от времени громко чавкая. Зверь снова замер за сеткой, ворчание стихло – пес вдыхал запах еды.
Хвост он поджал под себя, шерсть на загривке стояла дыбом. Темные глаза, почти не мигая, всматривались в тарелку.
Доев суп, Марын встал с пенька и, не обращая внимания на пса, ушел на кухню. Скоро он вернулся с мелкой тарелкой. На ней лежали куриная грудка и картошка, политая жиром.
Пес тем временем вернулся в курятник, но на этот раз не выскочил из него как пуля. Он вышел медленно, осторожно и застыл в нескольких шагах от сетки. Марын обгрыз куриную грудку, а кость с остатками мяса бросил на землю. Пес не мог дотянуться лапой, но видел эту кость с мясом и чувствовал ее запах.
– А вы все-таки издеваетесь над этим животным, – сказала Вероника, когда Марын с пустой тарелкой пришел в кухню.
Он не ответил, демонстративно пропуская слова мимо ушей. Эта женщина, как он определил, мало понимала законы окружающего ее мира, чтобы так во все вмешиваться. Она должна знать свое место, это, кажется, пробовал внушить ей лесничий Кулеша, но избрал плохой способ. Марын постарается, чтобы она держалась подальше от него и от его дел. Поэтому он молча вышел, в своей комнате надел мундир, застегнул ремень с пистолетом, взял фотоаппарат и полевую сумку, оседлал кобылу и поехал в лес. Просто так, куда глаза глядят. В его трудовом соглашении было подчеркнуто, что у него ненормированный рабочий день.
– Ты не должна так разговаривать с Юзвой, – строго выговорил Веронике Хорст. – Он знает, как надо дрессировать пса. Это дела, в которые ты не можешь вмешиваться. Если после жизни с Кулешей тебя раздражает вид каждого мужчины, то лучше иди к себе наверх.
– Я не доверяю этому человеку, – заявила она искренне. – Я не верю ему, потому что ничего о нем не знаю. Он все время врет. Говорил Кулеше, что у него есть жена, а ты твердишь, что жены у него нет. А если он женат, почему жена не появляется здесь, не присылает писем, только одну телеграмму? Впрочем, может, эта телеграмма была и не от жены. Разве он сказал тебе, зачем тогда уехал и куда? Ведь этот человек не сразу стал охотинспектором. Ему лет тридцать пять, он где-то до этого жил, работал. А об этом ни слова. Ты говорил ему, что ты богат, и он остался у тебя, чтобы бороться с лесом. А если это обыкновенный проходимец? Если он найдет твой тайник с деньгами и в один прекрасный день исчезнет вместе со всем, что ты накопил за целую жизнь? Нельзя, Хорст, так безоговорочно доверять чужим людям. Ты временами как малое дитя. Поверь моей женской интуиции: это плохой человек.
– Плохой. За это я его полюбил, – поддакнул Собота. – А ты хорошая, и поэтому тебя два раза лес опозорил. С ним такого не случится.
– Не доверяй ему так сильно. Он велел тебе купить дикого пса, и ты тут же это сделал. Он хочет приручить его голодом, а ты будешь смотреть и кивать головой. Однажды он попросит у тебя денег, и ты ему дашь.
– Да. И куплю ему красивую женщину, – мечтательно произнес Хорст. – У такого красивого мужчины должна быть красивая женщина.