Он был в костюме и ботинках и пинал раздраженно все, что ему под ботинок попадалось. Он уже несколько раз просил напарника не стричь ногти в гостиной, а делать это в своей спальне или хотя бы в ванной. Ему не хотелось сейчас опять ругаться и скандалить.
— Домой хочется, — сказал он. Старшая дочь его очень беспокоила: с тех пор, как она сбежала с очередным хахалем, от нее не было ни слуху ни духу.
— А мне бабу хочется, — отозвался Дантес, — и что толку?
До окончания операции расслабляться было нельзя, это строго каралось.
— Можешь взять какую-нибудь, — сказал Геккерн, — я не донесу.
Дантес предложил взять одну на двоих, как обычно. Геккерн сказал, что не будет. Дантес решил, что напарник хочет его подставить.
— Или вместе, или никак, — сказал Дантес. Геккерн вздохнул.
— Хорошо, — сказал он, — звони администратору…
Но они не успели никому позвонить, потому что им самим позвонили. Им позвонил осведомитель из района, к которому относилось село Покровское, и сообщил, что на страусовой ферме Антона Антоновича Верейского появился какой-то пришлый мужик и дрессирует страусов. Судя по приметам мужика, которые передал агент, мужик был — Профессор. Агенты обрадовались и стали собираться в путь-дорогу.
— Крутая деревня, однако, — сказал Дантес, когда они, оставив машину на подъездах к Покровскому, шли пешком по главной улице, — прямо Швейцария…
Агенты, собираясь в деревню, оделись по-деревенски, то есть в телогрейки и грязные сапоги, и теперь чувствовали себя не совсем ловко среди каменных домов с неоновыми вывесками. Они спросили у встречного пейзанина, где находится страусиная ферма, и пошли туда.
— Ты когда-нибудь ел страуса? — спросил Дантес
— Нет. Яйца страусиные — ел.
— А я и яиц не ел.
— Зато я ел змею. Ничего, вкусно.
— Может — ложная тревога? Разве человек, который специализируется по хомякам, может что-нибудь понимать в страусах?
И тут они через ограду увидели Профессора. Профессор был одет в резиновые сапожки и синий халат. Он стоял рядом со взрослым страусом и, задрав голову, что-то говорил ему. (Это была самка; она была очень добродушная, что для Struthio camelis нехарактерно, и Лева к ней уже привязался, хотя в общем и целом душевный мир Struthio camelis был ему по-прежнему чужд и малоинтересен.)
— Брать будем?
— Нет. Надо обоих сразу.
И агенты продолжали наблюдение. А к Леве подошел зоотехник и, потрепав страуса по спине, сказал:
— Там какие-то двое все на вас пялятся.
— Как они выглядят? — Лева близоруко щурился в сторону ограды, но видел лишь какие-то размытые пятна: страусиха утром съела его очки.
— Как чучелы.
Вероятность того, что эти двое пришли за Левой, была, на его взгляд, довольно мала; но все же она существовала. Лева не мог допустить ошибки. Он быстро написал записочку (писал почти на ощупь, ужасными, кривыми буквами — без очков-то) и попросил зоотехника отослать ее с каким-нибудь мальчишкой в дом Верейского. (Он не мог послать Саше SMS по той причине, что страусиха только что проглотила его мобильный телефон, и с перепугу не сообразил попросить телефон у зоотехника или у того же мальчишки.) Он принял это решение мгновенно и осуществил хладнокровно и быстро, но на это ушли все его силы, как воздух из проколотого шарика. От ужаса ноги его почти не держали. Он сел по-турецки прямо на унавоженную землю. Дрожа, он всматривался в даль, но не мог разобрать, маячат ли два пятна за прутьями ограды, или ушли. «Нет, кажется, еще стоят там. Надо подождать… Чего ждать? Окажу сопротивление, пусть лучше сразу застрелят, чем… Но вдруг это совсем не то… Пусть они уйдут, пожалуйста… О, за что, за что Ты оставил меня?! Пожалуйста…»
Страусиха, склонив голову, глядела на него с недоумением.