Он упал не на две лапы, как Саша, а на четыре, как Черномырдин, но быстро поднялся, и они, прихрамывая, побежали в ту сторону, куда ускользнул кот. Нет, у них не было в тот момент мысли о том, что кота надо изловить во что бы то ни стало и ценой собственной жизни; но они не знали, куда бежать, никакого плана придумать не успели, им было все равно, и потому они бросились за тем, кто уже выбрал хоть какое-нибудь направление.
А милиционеры вовсе и не собирались взламывать двери, окружать квартиру и брать ее штурмом. Там, за дверью, строго говоря, не было «милиционеров», а был всего один милиционер, участковый. Ему поручили провести воспитательно-разъяснительную беседу с кляузником Мироновым, который своими анонимками и телефонным хулиганством не дает житья приличным людям. Участковый слышал, что в квартире кто-то есть, и сердился, но не более того. Он еще несколько раз постучался, потом пожал плечами, что-то записал в своем блокнотике и ушел.
Глупый Черномырдин потерялся. Лева был очень угнетен и мрачен, почти в прострации, но он был реалистом и понимал, что они не могут наплевать на опасность и разыскивать Черномырдина. Они шли дальше все в том же направлении просто по инерции. Город им не понравился, показался мрачным, жалким и облезлым. Вероятней всего, они были к Торжку несправедливы, но нужно войти в их положение, ведь это была их первая и единственная экскурсия по Торжку, если можно очумелое от ужаса бегство назвать экскурсией.
Вскоре они вышли на окраину города. Оттуда начиналась какая-то старая, полуразбитая дорога. Они пошли по ней. Очень скоро дорога вывела их на Ленинградское шоссе. Они посмотрели на указатели и стали решать, куда идти или ехать дальше.
— Тверь там. Горюхино там.
— Народ в Твери какой-то подозрительный. А болтаться близко от Горюхина опасно. На нас уже могли донести.
— Но ведь нам по-любому придется ехать в Горюхино, когда Мельник вернется, — сказал Саша.
— Вот когда вернется, тогда и поедем. А пока лучше двигать в обратную сторону. Что там написано? Вышний Волочек?
— Далековато…
— Ну, пойдем просто в том направлении. Какой город или деревня попадется — туда и свернем.
Они пошли по обочине. Через десять минут они увидели указатель поворота налево: «Митино-Прутня». Они пошли налево. Еще минут через двадцать по обеим сторонам дороги показались красивые металлические решетки и надпись: «Санаторий „Митино“. Они продолжали идти не сворачивая. В санаторий было нельзя, а жаль. Они очень устали.
— Смотри, — сказал Саша, — церковь… С погостом — старая, значит…
— И что?
— Белкин, я тебя хотел спросить… Зачем ты крестился, когда прыгал? Ты же неверующий.
— А я крестился? — удивился Лева.
— Угу.
— Это, наверное, бессознательная атавистическая реакция.
— Ты и молился, кажется: шептал, шептал…
— Не мог я молиться, — сказал Лева. — Я молитв не знаю… Что-то там иже еси на небеси… И избави нас от лукавого… Хлеб наш насущный даждь нам днесь… Все, больше ничего не знаю, ни словечка.
— А еврейские знаешь?
— Откуда?! Никаких я не знаю.
— Лева, пойдем в церковь, а?
— Свечку ставить?
— Попросимся на ночлег. Деревенские батюшки добрые. Они не испорчены цивилизацией, как и все деревенские люди. (Так говорил Олег; впрочем, опыт деревенской жизни Олега, насколько знал Саша, ограничивался роскошным коттеджным поселком в Новоподрезкове, где люди были цивилизованы даже сильней, чем в Москве.)
— У тебя какие-то лубочные представления о деревне, — сказал Лева. Но он не протестовал против того, чтобы пойти в церковь.
Они вошли в церковную ограду. Там было несколько старушек. Лева сдернул с головы бейсболку, и Лева, помявшись, тоже снял свою. Саша несколько раз перекрестился, глядя на церковь. А Лева стоял столбом и неприлично глазел по сторонам. Вдруг он схватил Сашу за руку.