VII
С ним радостно встречались все опять,
И сам был рад людей он посещать:
Высокой крови, всем князьям сродни,
Среди магнатов проводил он дни,
У знатных и веселых пировал,
Их радости и горе созерцал,
Но никогда участья не приняв
В смятеньи их забот или забав.
Ему не нужно то, что всех влечет,
Людских надежд взвивая зыбкий лет:
Ни честь пустая, ни сбиранье благ,
Ни страсть красотки, ни погибший враг.
Отъединен от всех, казалось, он
Магическим был кругом огражден;
Был взор его пронзителен и строг,
И с ним никто развязным быть не мог;
Вглядясь безмолвно, робкие душой
Шли прочь и ужас поверяли свой;
Но, кто умней, - твердить повсюду рад,
Что он гораздо лучше, чем на взгляд.
VIII
Не странно ли? Он в молодости был
Весь - жажда счастья, жизнь, движенье, пыл;
Бой, бури, женщины - все, что манит
Восторгами иль гибелью грозит,
Всем овладел он, все изведал он,
То счастьем, то страданьем награжден,
Не зная граней. В бешенстве страстей
Забвенья он искал душе своей.
Средь ураганов сердца презирал
Борьбу стихий он, схватку волн и скал;
Средь исступлений сердца он порой
И господа дерзал равнять с собой;
Раб всех безумств, у крайностей в цепях,
Как явь обрел он в этих диких снах,
Скрыл он, но проклял сердце, что могло
Не разорваться, хоть и отцвело.
IX
Теперь он в книги устремлял свой взор
(Был книгой человек до этих пор);
Нередко, странным чувством увлечен,
На много дней от всех скрывался он;
Тогда слыхали слуги (хоть зовет
Их редко он) все ночи напролет
Тревожный шаг вдоль темных зал, где в ряд
Портреты предков грубые висят.
Шептали слуги ("чтоб никто не знал")
Что там и голос сверхземной звучал,
Что ("смейся, кто желает") там иной
Мог чудеса подметить в час ночной.
Зачем бы Ларе череп созерцать,
У гроба грешно отнятый опять,
Всегда лежащий близ раскрытых книг,
Чтобы никто в их тайны не проник?
Зачем ему не спать, как все, ночей?
Гнать музыку? Не принимать гостей?
Нечисто все, - да как тут раскусить?
Кой-кто и знал бы... долго говорить!..
К тому ж, кто знает, никогда б не мог
Все выложить... так, - обронить намек...
"Но, захоти он, - о!.." - Так за столом
Вассалы Лары спорили о нем.
X
Ночь. Искры звезд, сверкая с вышины,
К реке зеркальной сплошь пригвождены.
Такая тишь! Недвижна быстрина,
И все ж, как счастье, вдаль бежит она.
Светил бессмертных горний хоровод
Магически в нее глядит с высот.
Вдоль берега - густых дубов стволы,
Ковры цветов, отрада для пчелы,
Дитя-Диана их бы заплела,
Их милому б Невинность поднесла.
Река сквозь них вела русло, вия
Блестящие изгибы, как змея,
Такая тишь, такая благодать,
Что призрак бы не мог тут испугать:
Ведь все дурное убегает прочь,
Увидя эту негу, эту ночь!
"Лишь добрым дан столь благодатный миг",
Подумал Лара и, склоняя лик,
Пошел обратно в замок: он душой
Не мог с такою слиться красотой.
Он вспомнил красоту иной страны,
Где чище небо, ярче блеск луны,
Нежнее ночь, - а сердце, что теперь...
Нет! нет! пусть шторм над ним ревет как
зверь,
Не дрогнет он! Но этот мир и лад
Насмешки злой вливают в сердце яд!
XI
Вот он вошел в безлюдный зал; за ним
Тень по стенам скользила расписным,
Где кисть еще хранит обличья тех,
Чье все забыто, - и добро и грех.
Преданья смутны. Скрыл угрюмый склеп
Их прах, их скорби - всю игру судеб.
А в летописи пышных десять строк
Дают векам придуманный урок,
И - пусть историк хвалит иль бранит
Та ложь почти как истина звучит...
Так думал он... Сквозь переплет окна
На плитный пол сиянье льет луна,
И лепка потолка, и ряд святых,
Что молятся на стеклах расписных,
Как призраки наполнили покой,
Казалось, жили... жизнью сверхземной.
А Лара, с черной гривой, хмурым лбом,
С колеблющимся на ходу пером,
Сам походя на призрак, воплотил
Весь ужас, что исходит из могил.
XII
Вот полночь. Всюду спят. Ночник в углу
Едва-едва одолевает мглу.