— Да. Конечно, в лицо никто ничего не говорит, но… И Володя… — выдержки хватило не надолго. Она заплакала, сдерживаясь и оттого еще отчаяннее. — Я не знаю… Я сама лучше…
— Глупости, Надежда Константиновна. Глупости и паникерство. Думать не думайте травиться. Это даже политически близоруко. Представьте, какая дискредитация Ильича получится: Аберман отравилась, Крупская отравилась… Просто Синяя Борода, право.
— Но что же… Что же делать? Вы думаете, это не случайное отравление?
— Возможно. Но есть факты, заставляющие думать об убийстве. О политическом убийстве, направленном против Владимира Ильича в частности и советской власти вообще.
— Но кто? Как? Каким образом?
— Еще несколько минут я ничего не знал о смерти Инессы Федоровны, и потому взять да и с порога назвать вам убийцу было бы с моей стороны несерьезно. Нужно работать.
— Да! Конечно, — услышав о политическом убийстве, да еще врагами Ленина, Крупская успокоилась совершенно. Уж в чем, а в этом подозревать ее невозможно.
— Но на территории Кремля у меня нет полномочий. Охрана мне работать не даст.
— То есть как не даст? Пусть только посмеет! Идемте, Александр, идемте — она взяла его за руку и целеустремленно повела в кабинет Ленина.
— Вот, Володя, Александр Александрович уверен, что гибель Инессы — это не случайность, а политическое убийство! — сказала она с порога, сказала громко — пусть все слышат.
Ленин поднял голову и посмотрел на Крупскую так, что если бы взгляд убивал — трупы лежали бы до самой линии горизонта. Потом взял себя в руки и даже нашел силы улыбнуться. Улыбка вышла кривая, слабая — уж больно много энергии ушло на взгляд.
— Вы действительно так считаете, товарищ Арехин, — перешел он к самой сути. Раз товарищ Арехин — значит, не закомый какой-нибудь, а сугубо официальное лицо. А с официиального лица и спросить можно — по-ленински.
— Да, — коротко ответил Арехин. — По агентурным данным из ненадежных источников стало известно, что опасности подвергаются шесть человек — все видные и значимые деятели революционного движения. Среди них была и Инесса Федоровна Аберман.
— И почему вы ничего не предприняли? Не приставили охрану?
— Эти деятели революционного движения — вне нашей компетенции, товарищ Ульянов (Служили два товарища, ага… Служили два товарища в одном и том полку…). Специальным распоряжением — по инициативе товарища Богданова, но за вашей и товарища Джержинского подписями — МУСу запрещено предпринимать любые розыскные и следственные действия в отношении видных деятелей партии без особого на то указания.
— Почему не сообщили кремлевским?
— Видите ли, сведения поступили как раз от кремлевской охраны, — невозмутимо продолжил Арехин. — Вернее, именно человек, как у вас выражаются, курирующий кремлевскую охрану, и сообщил нам о готовящемся заговоре.
— Так он и есть ваш ненадежный источник? — что-что, а до сути докапываться Ленин умеет.
— Один из. Владимир Ильич, источники потому и называются ненадежными, что копни чуть глубже — то ничего и не окажется, кроме разве что горшка, набитого не царскими червонцами, а горящими угольками.
— Что-то я не уловил смысл. Из Гоголя, что ли?
— Из него. А смысл — чертовщины много, а на поверку вдруг да окажется фук, больше ничего. Но фук явно противуправительственный, так что нужно работать. Ловить. Поймать.
— Но Инесса? Почему?