«Да неужто, - думаю, - обознался? Нет, Костриков это… Он! Улыбка-то его… Так почему же он не захотел со мной разговаривать? Что я пьяный?… Так что ж из того?… Зазнался, признавать уж не хочет…»
И обидно мне это.
«А, может, и правда не он. Так, спьяну померещилось».
Подхожу к дружку, а он, как лиса, с хитрой мордой:
- Ну, что? Он?
А меня вдруг злость взяла.
- Да тебе-то, - говорю, - какое дело?! Уж больно ты любопытен.
Иду, молчу. Он рядом со мной семенит.
- Это, - говорит, - журналист Миронов. Статьи в газетах пишет.
- А-а, - говорю, - значит, не он. Тот механиком был и где-нибудь теперь на заводе.
И у меня отлегло от сердца. А то уж больно обидным показалось, что признать-то не захотел. И я дружку-то своему начал было рассказывать про 'Казань, про Сережу Кострикова.
Мы в это время на бульваре, на скамейке, сидели. Смотрю: он уши навострил, неспроста как-то слушает, подробности выпытывает, что да как. И вдруг он мне так опротивел!
- А знаешь, друг, - говорю, - пошел ты к чорту! Надоел ты мне, и не хочу я с тобой про хороших людей разговаривать! Ну, марш!
И в плечо его двинул, он так и вспорхнул со скамейки. А смеется, думает, это я спьяну шутки шучу. А я не спьяну, а от злости и обиды. Вспомнил я Сережу Кострикова, Владислава, брата, как мы у них тогда пировали, и так обидно мне стало за себя, за жизнь свою, что я вместо людей путаюсь с какою-то сволочью.
«Ведь вот и носик-то у него, - думаю, - такой препоганый! Должно быть, и душонка такая же. У хорошего человека не может быть на лице такой пакости!»
И серьезно ему говорю:
- Уходи, уходи от меня! И не хочу я, чтоб ты меня на службу определял. Слышишь?
А он все похохатывает. Я плюнул, встал и ушел от него.
Ну, вот, прожил я последний двугривенный, а места все нет. От голода брюхо сводит. Я и голову потерял. Куда и к кому теперь кинуться?
Раз иду по треку вдоль Терека в полной безнадежности, гляжу, карандаш валяется. Поднял я его, сел на скамейку, кручу карандаш промеж пальцев, смотрю па Терек, а сам все думаю:
«Что же делать? Что же делать?»
Карандаш-то меня и надоумил.