Терский с деланной небрежностью спрятал деньги.
— От последнего поручения увольте, — произнес он, вздохнув. — За отношениями Долматова с дамами я, увы, уследить не в состоянии. Видите ли, существует такое понятие, как мужская порядочность.
— Бросьте кривляться! — остановил его Хюгель. — Вы хорошо понимаете, что меня интересует.
— Как говорят на Востоке: я вам верный пес. — Терский уже дошел до порога, но остановился и сказал вполне серьезно: — Если я вам, герр Хюгель, верный пес, это значит — я немецкая овчарка? Так, что ли?
— Да, если вам угодно, — раздраженно ответил Хюгель. — Вы мне надоели своим фиглярством. И постарайтесь не являться ко мне среди бела дня! Только в самых экстренных случаях.
— Хорошо, — Терский кивнул головой. Он вышел за ворота, оглянулся на особняк, белевший за оградой из жасмина, и произнес внятно: — Так тебе и надо, Семен Ильич! — пошел по улице, опустив плечи, словно на них давил непосильный груз.
В доме у Антоновых был праздник. Андрей понял это сразу, хотя в низкой комнате было по-прежнему темно и ромашки на столе увяли. Но Алексей Львович так молодцевато выбежал навстречу Андрею, так крепко обнял его, что Андрей, догадавшись, спросил:
— Пришел ответ?
— Вот он! — торжественно возгласил Алексей Львович и показал Андрею бумагу, украшенную советским гербом. — Асенька! — позвал он, — встречай Андрея Дмитриевича.
Андрей быстро пробежал глазами написанные на машинке строки:
«Уважаемый Алексей Львович!
Полотна, упомянутые в письме Долматова А. Д., действительно хранятся в запасниках нашего музея. Не экспонировались они по той причине, что были сомнения относительно авторства, хотя некоторые специалисты предполагали, что принадлежат они Вашей кисти. Теперь благодаря тем данным, которые сообщил Долматов А. Д., экспертиза неопровержимо установила, что картины написаны именно Вами. Они присоединены к Вашей экспозиции, которая давно открыта в музее. В нее входят шесть картин и несколько этюдов. Каталог мы Вам посылаем с настоящим письмом. Просим сообщить, на какой банк перечислить вам гонорар за три полотна, которые были оценены комиссией соответственно в двенадцать тысяч, в девять и в пять тысяч рублей. Возвратить Вам картины, даже в случае Вашего желания, мы не можем, так как по советскому закону они являются народным достоянием, как и все значительные произведения искусства, находящиеся на территории СССР. Мы полагаем, что Вы и сами предпочтете, чтобы Ваши произведения находились на родине.
Искренне желаем Вам здоровья и творческих успехов!
— Ну, каково? — воскликнул Алексей Львович.
Из своей комнаты вышла Ася. Она тоже была радостна, большие глаза ее влажно поблескивали.
— Я не могла поверить, пока не увидела сама это письмо, — сказала она, сияя. — Какое счастье для отца, для меня! Оказывается, им это нужно.
— Что и кому? — спросил Андрей, целуя Асе руку.
— Большевикам — искусство. Подумать только: целая экспозиция отцовских картин! Здесь даже слушать о них не хотят, а в Дрездене три лучших полотна пылятся в запасниках: «Курдский праздник» и две «Горянки». Так, папа?
— Боже мой, — воскликнул Алексей Львович, — чего же я жду? Надо послать за шампанским, за тортом! Нет, лучше я сам схожу. Ты только, Асенька, не отпускай, ради бога, Андрея Дмитриевича. — На ходу поправляя длинную седую шевелюру, Алексей Львович убежал.
— Андрей Дмитриевич, — сказала она, помолчав. — Я не должна говорить о многом, но не могу ничего от вас скрывать. Особенно теперь. Я все скажу. Какое мне дело, в конце концов, до всей этой политики!
— Мне не хотелось бы, чтобы из-за меня…
— Слушайте! — перебила Ася. — Синяев пошел специально затем, чтобы изобличить вас.