Она взглянула сбоку на Лучкова, покраснела, улыбнулась, сказала: "Какие вы пустяки говорите",- и подала ему цветок.
Авдей схватил ее за руку.
- Итак, вы меня любите! - воскликнул он. Маша вся похолодела от испуга. Она не думала признаваться Авдею в любви; она сама еще наверное не знала, любит ли она его, и вот уж он ее предупреждает, насильно заставляет высказаться-стало быть, он ее не понимает... Эта мысль быстрее молнии сверкнула в голове Маши. Она никак не ожидала такой скорой развязки... Маша, как любопытный ребенок, целый день себя спрашивала: "Неужели Лучков меня любит?",- мечтала о приятной вечерней прогулке, почтительных и нежных речах, мысленно кокетничала, приучала к себе дикаря, позволяла при прощанье поцеловать свою руку... и вместо того...
Вместо того она вдруг почувствовала у себя на щеке жесткие усы Авдея...
- Будемте счастливы,- шептал он,- ведь только есть одно счастье на земле!..
Маша вздрогнула, с ужасом отбежала в сторону и, вся бледная, остановилась, опираясь рукой о березу. Авдей смешался страшно.
- Извините меня,- бормотал он, подвигаясь к ней,- я, право, не думал...
Маша молча, во все глаза, глядела на него... Неприятная улыбка кривила его губы... красные пятна выступили на его лице...
- Чего же вы боитесь? - продолжал он,- велика важность? Ведь между нами уже все... того... Маша молчала.
- Ну, полноте!.. что за глупости? это только так... Лучков протянул к ней руку...
'Маша вспомнила Кистера, его "берегитесь", замерла от страха и довольно визгливым голосом закричала: *
- Танюша!
Из-за орехового куста вынырнуло круглое лицо горничной... Авдей потерялся совершенно. Успокоенная присутствием своей прислужницы, Маша не тронулась с места. Но бретер весь затрепетал от прилива злости; глаза его съежились; он стиснул кулаки и судорожно захохотал.
- Браво! браво! Умно-нечего сказать!-закричал он. Маша остолбенела.
- Вы, я вижу, приняли все меры предосторожности, Марья Сергеевна? Осторожность никогда не мешает. Каково? В наше время барышни дальновиднее стариков. Вот тебе и любовь!
- Я не знаю, господин Лучков, кто вам дал право говорить о любви... о какой любви?
- Как кто? Да вы сами!-перебил ее Лучков,-вот еще! - Он чувствовал, что портит все дело, но не мог удержаться.
- Я поступила необдуманно,-проговорила Маша.-Я снизошла на вашу просьбу в надежде на вашу аеПсагезве... да вы не понимаете по-французски, на вашу вежливость...
Авдей побледнел. Маша поразила его в самое сердце.
- Я не понимаю по-французски... может быть; но я понимаю... я понимаю, что вам угодно было смеяться надо мной...
- Совсем нет, Авдей Иваныч... я даже очень сожалею...
- Уж, пожалуйста, не толкуйте о вашем сожалении,- с запальчивостию перебил ее Авдей,- уж от этого-то вы меня избавьте!
- Господин Лучков...
- Да не извольте смотреть герцогиней... Напрасный труд! меня вы не запугаете.
Маша отступила шаг назад, быстро повернулась и пошла прочь.
- Прикажете вам прислать вашего друга, вашего пастушка, чувствительного Сердечкина, Кистера?-закричал ей вслед Авдей. Он терял голову.-Уж не этот ли приятель?..
Маша не отвечала ему и поспешно, радостно удалялась. Ей было легко, несмотря на испуг и волненье. Она как будто пробудилась от тяжелого сна, из темной комнаты вышла на воздух и солнце... Авдей как исступленный посмотрел кругом, с молчаливым бешенством сломал молодое деревцо, вскочил на лошадь и так яростно вонзал в нее шпоры, так безжалостно дергал и крутил поводья, что несчастное животное, проскакав восемь верст в четверть часа, едва не издохло в ту же ночь...
Кистер напрасно до полуночи прождал Лучкова и на другой день утром сам отправился к нему. Денщик доложил Федору Федоровичу, что барин-де почивает и не велел никого принимать.