Ольховский, сколько часов теперь? Позвони-ка!
Мы слышали, как Ольховский шарил по карманам.
Вдруг он проговорил озабоченным тоном:
- Вот так штука!..
- Что такое случилось? - спросил фон Ашенберг.
- Да часов никак не найду. Сейчас только положил их около себя, когда снимал ментик.
- А ну-ка, посветите, господа.
Зажгли огонь, принялись искать часы, но их не находилось. Всем нам почему-то сделалось неловко, и мы избегали глядеть друг на друга.
- Когда вы у себя их последний раз помните? - спросил фон Ашенберг.
- Да вот как только дверь заперли... вот сию минуту. Я еще снимал мундир и думаю; положу их около себя, в темноте по крайней мере можно будет час узнать...
Все замолчали и потупились. Иванов 1-й внезапно ударил кулаком по столу с такой силой, что стоявшие на нем рюмки зазвенели и попадали.
- Черт возьми! - закричал он хрипло. - Давайте же искать эти поганые часы. Ну, живо ребята, лезь под стол, под лавки. Чтобы были!..
Мы искали около четверти часа и совершенно бесплодно. Ольховский, растерянный, сконфуженный, повторял ежеминутно: "Ах, господа, да черт с ними... да ну их к бесу, эти часы, господа..." Но Иванов1-й прикрикнул на него, страшно выкатывая глаза:
- Дурак! Наплевать нам на твои часы. Понимаешь ли ты, что при-слу-ги здесь не бы-ло.
Наконец мы сбились с ног в поисках за этими проклятыми часами и сели вокруг стола в томительном молчании. Кожин тоскливо обвел нас глазами и спросил еле слышно:
- Что же теперь делать, господа?
- Ну, уж это ваше дело, что делать, майор, - сурово возразил Иванов 1-й. Вы между нами старший... А только часы должны непременно найтись.
Было решено, что каждый из нас позволит себя обыскать. Первым подошел есаул Сиротко, за ним штаб-ротмистр Иванов 1-й. Лицо старого гусара побагровело и шрам от сабельного удара, шедший через всю его седую голову и через лоб до переносицы, казался широкой белой полосой. Дрожащими руками он выворачивал карманы с такой силой, точно хотел их совсем выбросить из чикчир, и бормотал, кусая усы:
- Срам! Мерзость! В первый раз N-цы друг друга обыскивают... Позор!.. Стыдно моим сединам, стыдно...
Таким образом мы все поочередно были обысканы. Остался один только Чекмарев.
- Ну, Федюша, подходи... что же ты? - подтолкнул его с суровой и грустной лаской Иванов 1-й.
Но он стоял, плотно прислонившись к стене, бледный, с вздрагивающими губами, и не двигался с места.
- Ну, иди же, Чекмарев, - ободрял его майор Кожин. - Видишь, все подходили...
Чекмарев медленно покачал головой. Я никогда не забуду кривой, страшной улыбки, исказившей его губы, когда он с трудом выговорил:
- Я... себя... не позволю... обыскивать...
Штаб-ротмистр Иванов 1-й вспыхнул:
- Как, черт возьми? Пять старых офицеров позволяют себя обыскивать, а ты нет? У меня вся морда, видишь, как исполосована, и зубы выбиты прикладом, и, однако, меня обыскивали... Что же ты, лучше нас всех? Или у тебя понятия о чести щепетильнее, чем у нас? Сейчас подходи, Федька, слышишь?
Но Чекмарев опять отрицательно покачал головой.
- Не пойду, - прошептал он.
Было что-то ужасное в его неподвижной позе, в мертвенном взгляде его глаз и в его напряженной улыбке.
Иванов 1-й вдруг переменил тон и заговорил таким ласковым тоном, какого никто не мог ожидать от этого старого пьяницы и грубого солдата:
- Федюша, голубчик мой, брось глупости... Ты знаешь, я тебя, как сына, люблю... Ну, брось, милый, прошу тебя... Может быть, ты как-нибудь... ну, знаешь, того... из-за этого дурацкого пари... понимаешь, пошутил... а? Ну, пошутил, Федюша, ну, и кончено, ну, прошу тебя...
Вся кровь бросилась в лицо Чекмареву и сейчас же отхлынула назад. Губы его задергались. Он молча, с прежней страдальческой улыбкой покачал головой... Стало ужасно тихо, и только сердитое сопенье майора Кожина оглушительно раздавалось в этой тишине.