– Ваша правая рука трансплантирована, – сказал я. – Это произошло, должно быть, месяцев шесть назад.
Он раздраженно мотнул головой.
– Знаете ли, такие же шрамы появились бы от того, что мне пришили мою же собственную руку.
– Так вот что произошло?
Гнев сделал его речь более четкой.
– Да. Я проводил один эксперимент. Произошел взрыв. Руку почти оторвало. Я наложил жгут и забрался в автодок до того, как потерял сознание.
– Можете ли вы это доказать?
– Сомневаюсь. Я никому не рассказывал об этом происшествии, а записей автодок не ведет. В любом случае, полагаю, что это вы должны что-то доказывать.
– Угу.
Петерфи натянул рубашку обратно.
– С этим вопросом все? Я глубоко сожалею о смерти Рэя Синклера, но не вижу ее взаимосвязи с моей собственной глупостью шестимесячной давности.
Я тоже не видел. Мы ушли.
И снова в машину. Было семнадцать двадцать; на пути к местожительству Полины Уртиель мы успели бы подзакусить.
– Думаю, это был трансплантат, – сказал я Вальпредо. – И он не хотел в этом признаться. Должно быть, он обращался к органлеггеру.
– Почему бы он так поступил? Получить из общественных банков органов руку не так уж сложно.
Я обмозговал это.
– Вы правы. Но при нормальной пересадке останется запись. Что ж, это могло произойти и так, как он рассказал.
– Н-да.
– А как вам такая идея? Он проводил какой-то неразрешенный эксперимент. Что-то, могущее нанести вред городу. Или даже какие-то опыты с излучением. Он получил радиационный ожог руки. Если б он обратился в общественные банки органов, его бы арестовали.
– Тоже подходит. А мы могли бы это доказать?
– Не знаю. Хотелось бы. Он мог бы нам сообщить, как найти тех, с кем он имел дело. Немного покопаемся. Может, сможем выяснить, чем он занимался шесть месяцев назад.
Полина Уртиель открыла дверь в ту же секунду, как мы позвонили.