Наступила ночь, но Петров не спал. Он ворочался, скрипели пружины. Мысли будто тоже поскрипывали от натуги. Бухгалтер начал понимать, как и, главное, почему ему удалось совершить такой удачный обмен квартирами.
В стекла стучал мутный рассвет, когда Петров наконец провалился в сон. Спал он крепко, но беспокойно. Ему снились грабители в кринолинах, небритые камергерши в ватниках и со шпорами, полоумные ученые с финками в руках.
Когда бухгалтер проснулся, то обнаружил, что проспал работу, а за окном – чудесный осенний день. Вечерние страхи как-то рассосались, и старый московский переулок снова наполнился призрачным неуловимым очарованием.
Петров почувствовал, что не может идти на службу. Душа не пускает. Он позвонил к себе в контору и предупредил Стаканова-Скрипкина, что берет отгул по семейным обстоятельствам. Счетовод недоверчиво хмыкнул. Всем было известно, что у Петрова не может быть семейных обстоятельств, поскольку нет самой семьи.
Не завтракая, бухгалтер вышел на улицу и сразу же зажмурился от пронзительно-яркого, по-октябрьски чистого солнечного света. Воздух хрустел и обжигал легкие. Под ногами шуршал красный кленовый ковер. Замшелые тополя-патриархи тянули черные руки к синему небу.
Петров шел крошечными неухоженными сквериками, узкими крутыми переулками и видел себя то в форме гусара, то в скрипящей комиссарской кожанке, но непременно большим, сильным и удачливым.
Москва уже тонула в сумерках, когда бухгалтер очнулся, почувствовал, что замерз, и поспешил домой. На углу он столкнулся с "камергершей", вежливо раскланялся и хотел было пройти мимо, но старуха придержала его, опять дотронулась до рукава и преданно заглянула в глаза.
Дома Петров попил чаю и рано лег спать.
В час ночи его разбудил крик:
– Помогите! Убивают!
Бухгалтер зажег свет, прислушался. Крики доносились из квартиры соседа. Петров вспомнил громилу с финкой и покрылся холодным потом.
"Органова ликвидируют!" – молнией пронеслось в его голове.
Петров бросился к телефону, но тут же вспомнил, что в его новой квартире таковой отсутствует.
Крики за стеной перешли в хрип.
Бухгалтер выбежал на лестничную площадку, заметался и, вдруг ощутив прилив смелости, решился на отчаянный поступок. Он разбежался и тараном врезался в дверь. Та неожиданно легко отворилась, бухгалтер пробежал коридор и упал головой вниз. Удар был силен, но Петров выдержал. Он вскочил на ноги и стал свидетелем жуткой сцены.
Давешний небритый бандюга, повалив на пол мужчину, у которого негодяи похитили великое открытие, по-хозяйски бил его кулаком в высокий лоб и приговаривал:
– Вот тебе. Вот тебе, предатель! Прибью – и весь сказ!
Предатель при каждом ударе жмурился и хрипел.
Петров бросился в бой, попытался обхватить и повалить громилу, но… руки прошли сквозь его тело, не ощутив ни малейшего препятствия. По инерции бухгалтер отлетел в угол, а фигуры дерущихся начали истончаться, таять. Еще какое-то время в воздухе жил кулак, старательно молотивший пустоту, потом исчез и он.
В комнате повисла тишина. Петров огляделся.
Обилие ковров, тяжелая старая мебель. Глухие плюшевые шторы. На стене – коллекция сабель, отсвечивавших тускло и мрачно.
В кресле за столом, откинувшись, сидел худой седовласый человек. Казалось, он спит, и, только присмотревшись, бухгалтер различил, что от головы его отходят тоненькие проводки, исчезавшие в тумбе письменного стола. Там что-то жужжало, тонко и назойливо, как запутавшийся в волосах комар.