И вижу я также сытых, изрыгающих обильную пищу, которая не вместилась в желудках их, и вижу недоверчивых, что прячут от голодного недоеденную корку хлеба, и вижу рабов, убивающих по неведению, и вижу трупы мучеников попранными и оплёванными.
И тогда-то мне начинает казаться, что скоро проснется окровавленный мир. Чудится мне, что однажды ночью или днём, среди пожаров, насилия, крови и стонов раздастся над миром чьё-то спокойное, мудрое, тяжёлое слово — понятное и радостное слово. И все проснутся, вздохнут глубоко и прозреют. И сами собою опустятся взведённые ружья, от стыда покраснеют лица сытых, светом загорятся лица недоверчивых и слабых, и там, где была кровь, вырастут прекрасные цветы, из которых мы сплетём венки на могилы мучеников. Тогда вчерашний раб скажет: «Нет больше рабства». И господин скажет: «Нет в мире господина, кроме человека!» А сияющая, пробуждённая земля скажет всем ласково: «Дети! идите к сосцам моим, идите все, равные и свободные. Я изнемогаю от обилия молока».
Я верю: кончается сон, и идёт пробуждение. Мы просыпаемся при свете огненной и кровавой зари. Но это заря не ночи, а утра. Светлеет небо над нами, утренний ветер шумит в деревьях! Бегут тёмные ночные призраки. Товарищи! Идёт день свободы!
Вечная слава тем, кто нас будит от кровавых снов.
Вечная память страдальческим теням.
Впервые — в газете «Одесские новости», 1905, № 6814, 25 декабря.
Перепечатывался в собраниях сочинений без каких-либо изменений.
Рассказ написан в конце 1905 года, когда Куприн жил в Крыму, в Балаклаве. Является своеобразным откликом писателя на тяжёлые впечатления, связанные с кровавым подавлением революционного движения.