«Не уговаривай. Без толку это», — услышал Мил. И не стал тратить слов.
Закатное солнце утонуло в мутных тучах, ползущих на Велич-город с далекого моря. Чаши цветного стекла на верхней террасе были темные, скучные; белые стены дворца стали серыми, золоченые статуи на галереях потускнели.
— Есть ли здесь человек, готовый взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных и ждать казни до следующего заката?
Мил всматривался в толпу на площади. Казнь объявлена. Кто на сей раз пойдет за мешочком серебра?
Шляпки с цветами и перьями, чепцы с оборками, мужские шапки замерли неподвижно. Ни один человек не шелохнется, не оглянется по сторонам. Стоят, как деревянные истуканы. Не торопятся горожане брать чужую вину.
Капитан Погребец откашлялся.
— Если нет человека, готового взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных, объявленная казнь состоится сегодня до полуночи.
Внизу не двигались. Капитан возвысил голос:
— Поскольку не нашлось человека, готового…
— Мама, стой! — завизжали внизу. — Стой, дура старая!
Заволновались шляпки и чепцы, заколыхались мужские шапки.
У подножия лестницы толкались, дергались, боролись. Из толпы выбралась старушка, мать худосочного Маслена Быстрана из рода Грохотов.
— Куда тебя несет?! — заголосил мальчишка, цепляясь за ее одежду. — Стой, говорю!
— Пусти! — она вырывалась. Не старая — просто больная, измученная. — Не дам… Он взял твою вину… Не дам убить!
В висках у Мила застучали болезненные молоточки. Чудовищная нелепица. Он отчетливо видел лицо негодяя, терзавшего одурманенную чуд-корнем девочку. А в темницу рвется безвинная хворая женщина…
— Дура несусветная! — заходился мальчишка, удерживая мать. — Холодно там… спину застудишь, балда!
— Поскольку не нашлось человека, готового взять на себя вину Мила Дружена из рода Дальнеречных, объявленная казнь состоится сегодня до полуночи, — прокатилось над площадью.
Вой Маслена утих. Мил отчетливо слышал, как гулко стучит в груди сердце.
— Идем! — капитан подтолкнул его, разворачивая ко дворцу.
Видно, приказано было никого не принимать чужаку на замену.
Шагая наверх, Мил оглянулся. Внизу переминалась молчаливая толпа, провожала осужденного взглядами. На нижней террасе стояла на коленях та женщина. Маслен, ухватив мать под мышки, тщился ее поднять; силенок в худосочном теле не хватало. А она, глядя Милу вслед, обеими руками торопливо делала знаки, оберегающие от дурных людей и дорожных напастей.
— Спасибо, мать, — прошептал он.