требованиям неиспорченного и незасоренного человеческого ума. Кроме того, эта неожиданная встреча Бокля с Крыловым может служить примером того
согласия, которое может и должно существовать, во-первых, между частного
жизнью и историею, а вследствие этого, во-вторых, между историком и
критиком. Если добродушный дедушка Крылов мог сойтись с Боклем, то критикам, живущим во второй половине XIX века и обнаруживающим притязания на смелость
мысли и на широкое развитие ума, таким критикам, говорю я, и подавно следует
держаться с непоколебимою последовательностью за те приемы и идеи, которые в
наше время сближают историческое изучение с естествознанием. Наконец, если
Бокль слишком умен и головоломен для наших критиков, пусть они держатся за
дедушку Крылова, пусть проводят, в своих исследованиях о нравственных
достоинствах человека, простую мысль, выраженную такими незатейливыми
словами: "Услужливый дурак опаснее врага" {10}. Если бы только одна эта
мысль, понятная пятилетнему ребенку, была проведена в нашей критике с
надлежащею последовательностью, то во всех наших воззрениях на нравственные
достоинства произошел бы радикальный переворот, и престарелая эстетика
давным-давно отправилась бы туда же, куда отправились алхимия и метафизика.
VI
Наша частная жизнь запружена донельзя красивы и чувствами и высокими
достоинствами, которыми всякий порядочный человек старается запастись для
своего домашнего обихода и которым всякий свидетельствует свое внимание, хотя никто не может сказать, чтобы они когда-нибудь кому бы то ни было
доставили малейшее удовольствие. Было время, когда лучшими атрибутами
физической красоты считалась в женщине интересная бледность лица и
непостижимая тонкость талии; барышни пили уксус и перетягивались так, что у