– Аска. Я расцепила зубы и выдохнула. Адмирал смотрел на меня и молча затаптывал окурок в пепельнице. Табак, мрамор и одеколон – и призрак мира за непрозрачной стеной. Мира, куда меня не пускали.
– Отпуск. И премия, двойная, например. Твои допуски полежат у меня, заявление – тоже. Куда хочешь? На Фьюли? На Бруствик? Курорты. Отличные курорты – на границе Империи. Жаль, я и там буду на поводке.
– Кого отправить с тобой? Или партнера найдешь на месте? Прости, я бы и сам махнул, но стар для тебя, понимаешь… Шутит. Уже шутит – значит, решил, что рассосалось: поистерила, дурочка, и угомонилась. Что я чувствую? Ничего. Мною словно вытерли весь кабинет и кинули в ведро, мне непрямым текстом объяснили, что я не права. И уже сама я поняла, что мечтала о саморазрушении. Я сглотнула литра полтора своей слюны, а все равно не чувствую почти ничего. Нахамить бы.
– Я поняла, Кадзи-сан. Вместо хамства – встать, начать выворачивать карманы: допуск уровня «инквизитор», капитанский допуск, запал-карта от «Нигоки»
(прости, Красная). Кадзи открыл ящик стола и принялся туда сгружать эти предметы по одному. Я развернулась и пошла к дверям.
– Подожди, Аска. Оборачиваться не хотелось: я только что не смогла отстоять себя.
Психоанализ в кабинете шефа – это так восхитительно, словно полы помыла, причем сама собой.
– Ты отличный капитан, Аска. На локте задержалась рука – приятно, несмотря ни на что. Именно поэтому я стряхнула эту самую руку и вышла. Потому что приятно и потому что сама знаю, что я отличный капитан. Снаружи было людно: к шефу образовалась очередь, а я шла мимо всех этих людей – кто они? – и привыкала к мысли, что у меня есть премия и отпуск. Мысль шла скверно, ее приходилось буквально запихивать в голову, уминать и утрамбовывать там. /"Ничего//,//Аска, справишься. У тебя впереди три недели жаркого солнца. Если повезет – то двойного солнца. Говорят, на Бруствике получается модный сероватый загар. Рыжие волосы, голубые глаза, пепельная кожа. Хм…"/ Тут меня чуть не стошнило от понимания: я еду на курорт, чтобы развеять депрессию. А депрессию вызвало то, что меня не устраивает мое спокойствие. А не устраивает оно меня потому, что…
– Эй, Ленгли! Я притормозила. А, ну да. Судзухара.
– Привет. Чего тебе?
– Слушай, дело есть. Он поманил меня в сторону, пряча папку за спину. Лицо при этом получилось натужно-обеспокоенное, словно там было что-то страшненькое и стыдное, но решать с этим что-то надо.
– Что за дело?
– Ты это, понимаешь, я тут пишу, пишу… Болван. Пишет он. Будь это космоходка – уже дала бы в рыло.
– Ты не тяни, – посоветовала я. – Или пошел вон с дороги.
– Слушай, – вдруг сказал он, – ну неужели тебе не интересно? Лицо и впрямь озабоченное. Капитан, как есть, причем – в дальнем рейде, из боезапаса остались только мелкие ракеты и дюжина боевых дронов, а повсюду чудятся корсары.
– Выкладывай.
– Слушай, ты мне когда-то говорила, – заговорщицки начал он, – а я забыл… Как правильно пишется… «Аска» или кх-хах!.. «Асука»? Вот урод. Стоит и ржет – сам себе клоун, а я тоже хороша, сколько я на этот дебилизм попадаться буду, а? Нет, ну какой гад, и в очереди уже подхихикивают – тоже мне, верх остроумия услышали. /"Я в отпуске"/. Основанием ладони – в верхнюю треть грудины. Нежно, чтобы бронхи не вынуть. Убрать голову, потому что он сейчас отмахнется вслепую.
Шагнуть вперед – и носком в щиколотку. Подыши своей кровью, сволочь. Позади истекала гробовым молчанием очередь, ровно горели мягкие лампы в офисе, хрипел валяющийся идиот, а я уходила с отчетливым ощущением, что на самом деле избили меня. Я вся такая глупая пыталась подшутить над системой, выпятила свой характер и получила по мордасам. Все, могу быть свободна. Очень уж не хотелось признавать: я перегорела, – но что поделать. На своей «Нигоки» я уделаю любого из этих крысенышей, распечаткой моего списка благодарностей можно обклеить уборную, и на кухню тоже останется. Я дерусь, стреляю и хамлю, как два спецназовца сразу, но вот сейчас я дала в морду и ушла с четким ощущением, что получила. /"Ты перегорела, Аска»./ /"Ты самая лучшая, доченька»./ Улавливаете иронию? Все горят, все, но этого не понял даже Кадзи-сан, даже он решил, что меня надо упаковать под надзор и просто услать в отпуск. Мечта и рекреация: загорать до струпьев, кувыркаться со случайным знакомым, кататься на яхте, придерживая рукой огромную стильную шляпу. Кстати, надо купить себе такую, и чтобы непременно белую. Я подняла глаза и осмотрелась: слева были серые ворота в ангар – огромные, с лампочками, которые очень красиво мерцают, когда расходятся створки, и всегда отрывисто гремит сирена: /"Бам. Бам.
Бам. Бам"/. И стоило мне сосредоточиться на этом самом звуке, как я его услышала. Ну, конечно, не удержалась. Ворота расходились, ворота предупреждали, что впереди, за шлюзовыми трубами к кораблям – только тонкая пленка силового поля, а дальше сразу космос. Ангар освещали скупо, его часто продували аргоном, и здесь царил образцовый порядок, даже мусор складывали кучками. Я сделала несколько шагов и принюхалась: для меня космос пах именно этим помещением – органическими контейнерами со сверхтопливом, оружейным маслом, сваркой и озоном. Корабль, от рубки до реактора, не пахнет ничем, ну, то есть пахнет – но только тобой, а свой запах слишком привычен. Сингл-класс – это такое обонятельное одиночество, столь же наполненное, как и вакуум. Металл и пластик, суетящиеся дроны обслуги, кому-то по громкой выдают разрешение на вылет, а у стенки распатронивают переклинившую ленту с кристаллами для бортового лазера. Я присмотрелась: заправляя ее в модуль, техники перекосили вторую планку, и теперь протяжный механизм будет сбоить. Можно, конечно, подсказать, но этим двоим еще гражданство зарабатывать, вот пусть и корячатся сами. Я обошла деактивированного боевого дрона – тяжелую дуру в активной броне – и оказалась у третьей бухты, прямо перед форштевнем «Нигоки». /"Ну, привет"/. Четыре торпедных шахты, прикрытых полусферическими колпаками, всегда казались мне глазами. Еще мне вся эта конструкция спереди напоминала нос подводной лодки века так двадцатого, но с таким же успехом можно и с мордой умбера сравнивать. Короче говоря, это была моя «Нигоки». Моя Красная. Хорошо тебе, Красная. Ты можешь даже свои мозги отрастить, если выжгут. И модульное строение тоже многое решает: реактор пересобрать из космического мусора – звучит знаменито, фантастично и круто. Ты классная, «Нигоки». И знаешь, если мне есть, к чему вернуться после отпуска, так это к тебе. И продолжим охоту, да, Красная? Скотобойня
– это дело такое, с кем не бывает при нашей-то работе. Я смотрела в чешуйчатую морду, смотрела и ежилась: здесь было холодно, а вот на Бруствике… Мне вдруг стало отчетливо ясно, что в последний день отпуска я что-нибудь с собой сделаю. Откроется дверь, войдет портье, потому что я не ответила на пятнадцатый уже звонок, войдет охранник, и они увидят меня. Точка. Здесь я притормозила воображение. /"Ну и все, и хватит. Вдруг, влюбишься там. Или курортный роман таки исцелит»./ Не влюблюсь, не исцелит – глупые это все надежды. Дальше все пойдет по накатанной задумке: пятнадцать неотвеченных, портье, охранник, остывшая ванна… Мой смысл жизни – космос и ты, Красная.
И что-то этот смысл перестал меня радовать. Чертовы нелегалы. Чертова работа. Наверное, я дурею с жиру. Вот этих двоих техников, что перебирают кристаллы, разрежут на органы, если они не заработают гражданство, у них же на лицах написано: сто двадцать ай-кью на двоих. По всей Империи людей маршем водят в шахты за то, что в городе грохнули карателя. Статистический работяга каждому кредиту рад, он же жену убьет, если та вдруг понесет не в сроки, это ж бюджет перекраивать и заявку задним числом писать. А если еще и сосед донесет о беременности… А я тут страдаю от смыслов жизни и от того, что лучший пилот на деле – просто смазливая мордочка с кучей проблем. Я обхватила себя за плечи. Страшно. Все в никуда: и отпуск этот, и космоходка, и спарринги, и многочасовые допросы задержанных. Вот спросить тебя, Аска: зачем это все? Правильно, во имя Первого Гражданина, во имя человечества, восславим и вознесем. А сама ты кто, Аска? Лучший пилот? Винтик с самой классной шляпкой? Фрагмент программы? Плечи никак не согревались: это все чертов холод, которым тянет прямо оттуда, из космоса. Лучше бы грели этот ангар честно, чем на аргон тратиться. Я вдруг поняла, что мне что-то тычется в ладонь, что-то ниже плечевой нашивки. Подняв руку, я увидела, что из-под капитанского шеврона торчит запал-карта «Нигоки». /"Я же…"/ Стало еще холоднее: я должна была сдать эту штуку, раз меня отправили в отпуск. Но ведь погодите: Кадзи-сан своими руками спрятал карту себе в стол, а потом… /"Ты отличный капитан, Аска"/, – и легкое пожатие чуть повыше локтя. Чуть пониже шеврона. Это как логическая бомба во все три ядра борткомпьютера. Я воровато оглянулась и спокойно пошла к рукаву стыковочного шлюза. И так ведь хотелось бежать, что просто ах. И в голове все пело: /"Он меня понял! Вы все слышали? Он меня понял!!"/ В голове был праздник с бухлом и фейерверком, в голове униженно дрожали какие-то трусливые мыслишки, но самое главное было в том, что впереди космос, со мной «Нигоки», а я – снова в строю, пускай отныне
– в своем собственном. Шлюз, тепло огромного тела, и я уже внутри. Фрегат оживал.