— Нет, — нахмурился Тир. — Не совсем. Просто я неплохо ее чувствую и, если что-нибудь случится, сразу вернусь.
Владыка Л'аэртэ странно пожевал губами и, искоса взглянув на внука, осторожно признал:
— У тебя очень красивая девушка.
— Верно, — еще больше нахмурился юноша. — Тебя это смущает?
— Меня — нет. Но мои воины скоро передерутся за возможность ее охранять. Сам вчера слышал, как они спорят под дверью.
— И что с того?
— Ничего, — как можно небрежнее пожал плечами эльф. — Я просто хотел сказать, что для смертной такая красота — огромная редкость. Никогда прежде не видел ничего подобного и рад, что у тебя развивается хороший вкус, потому что она скорее похожа на редкий бриллиант, чем на обычного человека.
— Милле пошла в мать, — сухо пояснил Тир. — А от отца взяла только форму носа, разрез глаз и долголетие, которым его народ всегда славился.
— Он — маг? — быстро уточнил Тирриниэль.
— Да.
— Это заметно.
— Ты уходишь от темы, — напомнил юноша. — Не думай, что я забуду или отвлекусь на такую простую уловку. Но раз уж ты взялся меня учить и решил быть честным (по крайней мере, со мной, хотя это пока спорный вопрос), то будь так добр — ответь! Или ты стал настолько Владыкой, что забыл, что такое откровенность? Давай, мы здесь одни, подслушивать некому. Скажи, если хочешь, чтобы я и дальше тебе верил.
На долгое мгновение в Священной Роще воцарилось гнетущее молчание. Тир пристально смотрел на Темного Владыку, всем своим видом показывая, что намерен добиться ответа и больше не позволит тому вилять. Тот, в свою очередь, старательно искал возможность отказаться и все-таки улизнуть от скользкой темы, в которой и сам-то был не слишком силен. Но глубоко внутри понимал, что мальчишка, как сторожевой пес, уже вцепился в добычу и теперь ни за что не отпустит. Упрямый, как сто баранов, и настойчивый, будто идущая по следу, хорошо натасканная гончая. Сказать ему горькую истину страшно. Самому себе страшно признаться, не то, что ему. Но и солгать нельзя — после недавнего Единения Тир непременно почует обман. Может, и сам об этом еще не догадывается, но это именно тот козырь, ради которого стоило терпеть ту дикую, непроходящую боль и угрозу безумия; ради которой стоило ТАК отчаянно рисковать и нарываться на неприятности. Если же он с самого начала знал, на что шел… Торк! Почему он пришел ко мне так поздно?!!
— Я… не знаю, что тебе ответить, — наконец, глухо уронил Тирриниэль, отводя глаза и почти ненавидя себя за такую правду.
Тир прикусил губу.
— А твои жены? Те женщины, которые родили тебе сыновей? И другие, которых твой Огонь не коснулся? Их ведь наверняка было немало?
— Нет, — еще глуше ответил Владыка. — Никаких чувств, никаких привязанностей — только долг. Всегда. И, поверь, это оправданно.
Юноша странно наклонил голову и, прищурившись, несколько долгих секунд разглядывал непроницаемо холодное лицо сородича. После чего вдруг нахмурился и задумчиво проговорил:
— А ведь ты боишься…
Тирриниэль внутренне дернулся, как от удара, но внешне остался абсолютно спокойным. Нет, не к лицу ему показывать свои чувства. Недостойно и неправильно. Особенно, перед этим жутковато проницательным мальчишкой.
— Боишься привязываться, — медленно пояснил Тир, напряженно вглядываясь и стараясь уловить даже малейшие проблески эмоций в ставших совсем бесстрастными зеленых глазах. — Боишься зависеть от кого-то, стать слабым, рассеянным, увлеченным чем-то, кроме себя, и… уязвимым. Да, именно так: ты не хочешь стать уязвимым, потому что считаешь, что любовь — лишь досадная помеха. Ты просто боишься любить!
— Ну, хватит! — внезапно оборвал его Владыка Л'аэртэ. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои недостатки! Ты пришел учиться или как? Вот и учись, пока я жив! Вставай и готовься: будем пробовать снова! Живо!