- Женщина? Но это невозможно! Если только Моника…
- Моника в монастыре, донья София, – заметил Отец Вивье. – Но юбка… Возможно, это ваша невестка.
- Она обезумела. Моя невестка носит ребенка.
- Конь, знаете ли, очень напорист. Кто бы это ни был, но это настоящее безумие. О, посмотрите, другой конь! Другой всадник… Там…!
- По-моему, он преследует ее. Это Ренато! Мой сын! Он едет ей вслед! Посмотрите! Он уже скачет по полям!
- Но она увернулась. О, какое сумасшествие! Она едет по откосам скал… что это? Должно быть, потеряла рассудок, чтобы…!
Они поскакали к срезанной вершине, к площадке над пропастью. Она была уже так близко, что ее видели вытаращенные глаза Софии.
- Айме! Это Айме! Она выпустила поводья, Отец! Посмотрите, посмотрите. Не может справится с конем! Она схватила его за шею, за гриву! – и отчаянно крикнула: – Догони ее, Ренато, схвати коня, останови его…! Не беги, а отрежь ей путь… отрежь путь…! – вой ужаса исторгся из ее горла: – Он едет рядом с пропастью…! О…! Ренато… Ренато…!
У края скал, рванув поводья из последних сил и чудом сдержав коня, Ренато остановился, спрыгнул на землю, в порыве ужаса заглянул в глубину пропасти.
Издали показалось, что забурлила вся долина Кампо Реаль. Внезапно отовсюду появились темные лица, поднимались потрясенные головы работников, зашевелились потные тела и кинулись со всех ног. Все хотели увидеть и собирались в одно место: обрыву горы, срезанной на пике, к краю торчащих, как кинжалы, камней, где стоял окаменевший Ренато Д'Отремон.
- Ренато… Ренато! – донья София подошла в сопровождении священника.
- Не смотри, мама, не смотри!
Ренато схватил донью Софию, отвел к священнику, который поддержал ее. С ужасом на бледном лице он снова посмотрел вниз. Обломанные ветки, свалившиеся кусты, камни, которые скатились за падающими двумя телами, а в страшной глубине, напротив недоступного выступа, – кровавая неподвижная масса.
- Баутиста, Баутиста! – отчаянно позвала София. – Найди веревки, лестницы. Позови людей. Нужно спуститься туда. Возможно, она еще жива…
- Нет, мама, она не смогла выжить. Никто бы не выжил!
- В любом случае нужно спуститься. Она Д'Отремон. Ее тело не может там оставаться. Ее труп не может гнить там, как животное, в глубине скал. Она должна была родить тебе сына, Ренато, родить сына. У нее есть право на христианское погребение! Нужно вызволить ее тело!
- Ты права, мама. Я сам спущусь.
Долгие часы он вытаскивал тело. С высоты ущелья выглянуло солнце, погружаясь в море, словно медный диск раскаленных углей. На носилках из ветвей несли остывшее останки роскошной красоты. В последнем милосердии руки Софии протянули траурную вуаль над искаженным и застывшим лицом. На вершинах было тихо, темный и потрясенный людской поток спускался тесно и бесшумно к мраморному дворцу. Негритянская толчея медленно продвигалась, заполняя сады, окружая роскошные веранды. Только одна испуганная женщина не шла позади всех, снова и снова заглядывая в пропасть, затем сменила направление и оказалась возле дверей развалившейся хижины, где за ветхой дверью неподвижно поджидала ее другая женщина цвета эбонита, перед которой у нее подогнулись колени, и словно подчиняясь ритуалу, протянулись руки в бесконечной мольбе:
- Кума, Кума… Она умерла. Умерла, ты знаешь. Ты видела кровь на дороге, кровь в доме Д'Отремон. Кума, ты знаешь, у тебя есть сила, помоги. Спаси меня!
Янина смотрела в черное, как тень, лицо Кумы, глаза которой горели в сиянии видения или безумия, толстые губы выставили на обозрение белоснежные зубы – единственный свет среди мрака, и голос прошелестел:
- Дурные предзнаменования для дома Д'Отремон.
- Дурные, – покорно отозвалась объятая ужасом Янина. – Твое предсказание свершилось. Разве ты не знаешь? Не понимаешь, что я говорю? Она мертва! Ты сказала, что кто-то умрет, прольется кровь.