- Эта ночь… Эта ночь… – бормотала Айме, раздумывая. – Возможно, я воспользуюсь этим и сделаю все поскорее. Раньше, чем Ренато сообщит, что возвращается в Сен-Пьер. Хотя…
- Так мне сказали, но вы же не…
- Замолчи! Ночью мы пойдем, куда следует, чтобы побыстрее все уладить. Ренато лучше остаться здесь. Я должна сделать это немедленно, если не получится, то завтра.
- Ай, хозяйка! Что вы будете делать?
- Освобожусь от груза; приготовь дверь, чтобы сбежать. Нельзя, чтобы меня поймали. Быстро, Ана! Этой ночью мы спокойно выйдем, никто не хватится нас, никто не поймет. Охранники, наверное, на празднике, а раз все тихо вышли, никто не удивится двум женщинам с закрытыми лицами, идущим к плантации.
- Мы тоже пойдем на танцы? – вдохновилась служанка.
- Не будь идиоткой! О чем я тебе говорила вчера? Мы должны увидеть женщину наверху.
- Колдунью? Знахарку? – ужаснулась метиска.
- Конечно. Она вытащит нас из затруднительного положения. Уверена, она не пошла танцевать. Знаешь, где она живет? Знаешь дорогу?
- Да, хозяйка, но мне страшно. Очень страшно. Говорят, когда идут повидать колдунью ночью при убывающей луне и когда идут обнаженные, появляется красное пятно на воде и льется кровь. Да, хозяйка, льется кровь. Кто-то умрет и оставит огромную лужу крови.
- Замолчи, не болтай чушь! Никто не умрет. Дай накидку, вуаль, возьми лампу и пошли. Ренато Д'Отремон пошел на праздник, будет ночь рома и танцев. Пусть сияет Кампо Реаль, пусть царит веселье. Сегодня музыка, завтра плач; по крайней мере, плач идиотки свекрови. Конец наследникам Д'Отремон! Выйдем из этой комедии навеселе, а я посмеюсь над всеми громче всех. Идем, Ана, идем!
Айме подталкивала испуганную служанку, которая поднималась с трудом. Поднимаясь выше на холм, между стволов красного дерева и перцев, которые давали тень на плантации, поблескивали красные языки костра, и очарованные, они остановились.
- Ай, хозяйка, посмотрите, посмотрите туда! Как все это здорово!
Под сводом ночи негритянского праздника разрывались хриплые звуки примитивных инструментов. Задвигались танцующие. Освещенные языками пламени, причудливо одетые тела подрагивали, словно живые горящие факелы. Будто в припадке эпилепсии подрагивали тела, руки схватили цветные платки, подражая бешеному вихрю.
Айме засмотрелась, одурманенная ослепительным спектаклем. Затем вцепилась в руку Аны и поволокла ее вверх по горе, разрывая колдовскую цепь:
- Иди, иди! Потом останешься здесь, если хочешь. А теперь пошли.
5.
Как лунатик, шел Ренато к четырем большим хижинам, центру ничтожного поселения, чьим усиленным потом, нищетой, жил состоятельный мраморный дом, окруженный садами. Он остановился у костра, но никто не замечал его. Он уже был не хозяином, а лишь белой тенью в черном безумии местных танцев, бесцветным штрихом, где бронзовая и эбонитовая плоть двигалась в судорогах выразительного танца, словно вздрагивала сама земля. Он никогда не приближался к тем местам, никогда прежде его голубые глаза не смотрели на это темное великолепие. Странно быть чужеземцем на землях, принадлежащих тебе, где ты родился. Впервые все это проникало в него очень глубоко, будто звери, в нем пробуждались столько лет спящие голоса, он ощутил, как ненависть и любовь разгорались в груди, и впервые без отвращения он посмотрел на маленькую медную ладонь в своей белой ладони.
- Хозяин Ренато, вам нравится? Вы впервые пришли на праздник к хижинам?
- Полагаю, ты тоже, Янина. Не думаю, что моя мать разрешала тебе.
- Нет, конечно. Донья София не смогла бы простить и понять. Но она прощала другое и старалась понять то, чего не понимала. Сеньора Айме приходила сюда много раз. Вы не знали, хозяин?
- Айме? Возможно, проходила мимо. Возможно, из-за любопытства подходила…