— Приветствую, Сидорович. Как дела, как живы, здоровье? Квасьневский пожал руку улыбающемуся.
— Благодарствую, Олег Павлович. Порядок. Все живы, все здоровы. Чего и вам желаю. А это кто у нас тут? Улыбающееся лицо выглянуло из-за широкого торса Квасьневского и сосредоточилось двумя линзами на Алексе. Тот смутился от столь странного театрального действа, которое можно было вспомнить разве что из детства, когда маменька возила его к тетушке в гости. Он тогда тоже, имея за плечами пять лет жизни, дико смущался прожигающего насквозь тетушкиного любопытства. Сейчас он испытывал нечто подобное. Не думал он, что в Зоне можно попасть в такую «семейную» ситуацию. — А это, Сидорович, я вам с Сахаровым привез образчик для исследований. Слезно просил его к вам завести ваш давний знакомый. Петрович.
— Какой Петрович? Не сводя линз с Алекса, спросило улыбающееся лицо.
— Он сказал, что ваш хороший знакомый. И что Сахаров ему обязан по гроб жизни. Лет так 25 назад.
— Петрович! Так он жив! Глаза Сидоровича налились таким счастьем, что через линзы Алекса обдало волной тепла.
— Да что ж снова такое происходит! Начал раздражаться Алекс.
Тут же лицо спряталось.
— Олег Павлович, профессор сейчас занят. В самом разгаре очередной эксперимент. Так что предлагаю вам принять душ, покушать и отдохнуть. Ваша комната свободна. Молодой человек, я так понимаю, пока с вами?
— Да, Алексей пусть пока со мной будет. Сахаров освободиться, решим, что дальше. А пока отдохнем. Утро выдалось проблемным.
— Засада?
— Она самая.
— Давненько на машины не охотились.
— И еще столько же не будут. Все представились. Свидетелей тоже не осталось.
— Ну, на нет и суда нет. Вы тут располагайтесь, а я пойду, по хозяйству позанимаюсь. Эээ.
Странный человек в белом халате, уже было, отвернувшийся от гостей, остановился на полушаге и не оглядываясь, спросил, — Олег Павлович, посылочки нам есть?
— Да, Сидорович. Три мешка в машине. Забирайте.
— Прекрасненько. Потирая руки, человек в халате, оглянувшись, еще раз исполненными счастья линзами пристально посмотрел в глаза Алекса, отвернулся и удалился через одну из дверей.
— Ну что, Алекс, одному жителю этого места ты понравился. Осталось еще двоим понравиться. Пойдем, пока, прах боя смоем. Правильно это, бой с себя смывать. Следующие три часа они были заняты гигиеной тела, отдыхом и приемом пищи. Квасьневский вытащил из своего вещмешка гигиенический комплект и вручил его Алексу. Несколько одноразовых бритвенных станков, зубная щетка и зубной порошок, мыло. Алекс был в восторге. Каково же было его удивление, когда, вернувшись из душа, он увидел на своей тумбочке ту самую самиздатовскую книгу «О природе таланта». Оказалось, что Квасьневский прихватил ее с собою. — Спасибо. Буркнул Алексей. Его внутри сдавило странное чувство. Хотелось разреветься, как девчонка. Обычные, чужие люди, суровые мужики, которые в лёгкую могут расстрелять с десяток заслуживающих того двуногих, мужики, которым он на самом деле и на хрен не нужен, оказывают ему столько заботы и внимания, что он за свою жизнь не получил. Как им это удается, быть суровыми и жесткими в своей справедливости и в то же самое время, умудряться видеть самые тонкие потребности человека и еще и ублажать их? Алекс уже привык к этому состоянию растерянности и ступора, в который он периодически впадал благодаря поступкам окружавших его суровых мужчин. Но предвидеть этот ступор он так и не научился. И еще он был искренне благодарен этим мужчинам за то, что, видя его в такой потерянности и растерянности, они совершенно не давали повода ему смутиться или устыдиться. Им каким-то образом удавалось себя вести так, что, будучи сильными и волевыми, они не мешали вылиться чужой слабости и беспомощности, а наоборот, своим присутствием они сливались с этой вылившейся беспомощностью, совместно с виновником растворяли ее и так же молча, превращали в мудрость. Возвращая владельцу уже в виде трезвого осознания проблемы, поднятой самооценки, веры в себя и свои способности преодолеть эту проблему в себе. Алекс с какого-то раза научился видеть в себе этот процесс переплавления своего ничтожества в мудрость. И сейчас, когда вновь накатила боль своей беспомощности и слабости, Алекс просто сел на кровать и расслабился, наблюдая, как присутствие профессора переплавляет в нём его тоску и боль. Она выплеснулась темной тучей из одинокого и преданного родителями детства, и теперь медленно трансформировалась в мудрость и уважение к самому себе. Алекс не знал, как это происходит, но такое происходило несколько раз рядом с Петровичем, один раз с Волком, пару раз со Степаном, а теперь, то же самое он ощущал и рядом с Квасьневским. Постепенно боль и тоска в сердце стали уменьшаться, а чувство удовольствия от ощущения себя живым стало возвращаться. Когда сияние и тепло в сердце вновь восстановились, Алекс посмотрел на отдыхавшего профессора, улыбнулся и уже бодрым и полным сил голосом снова сказал: — Спасибо.
Профессор, лежа на кровати и не открывая глаз, кивнул. Алекс взялся за чтение самиздатовской брошюры.
Спустя какое-то время в комнату постучали. Квасьневский открыл глаза. — Открыто.
В комнату зашел очередной человек в лабораторном халате. Только халат на этот раз был голубой.
Здравствуйте и добро пожаловать на мой корабль. Человек улыбнулся.