Поэтому Финн откинулась на спинку дивана, вжимаясь всем телом в провисшую обивку и желая закрыть рот. Она сделала еще глоток вина.
— Что такое? — спросила Айви. Ее глаза не отрывались от лица Финн. Эта девушка должна быть детективом, подумал Финн. Или, может быть, психиатр.
Может быть, она уже и есть. Может быть, она моя.
— Знаешь, я собирался стать художником. — Финн улыбнулся.
— О, я знаю. — Айви подняла свой бокал.
Овации.
Финн рассмеялась, когда воспоминания нахлынули на нее. Они были особенно забавными, учитывая, что две женщины сидели в студии, окруженные красками и холстами. — Я была ужасна, Айви.
— Я тоже это знаю. — Айви снова поджарила ее, и Финн кивком подняла свой бокал.
— Почему ты никогда ничего не говоришь? Почему ты позволяла мне ходить на все эти ужасные занятия, неделю за неделей? Раскрашивать каждый фрукт и обнаженную модель в Чикаго? — Финн вздохнула.
— Ты сама этого хотела. Эй, чувак. Это была твоя мечта. Кто я такая, чтобы говорить тебе, что ты можешь и чего не можешь? — Айви покачала головой. — Это не мое дело, воровать чьи-то мечты.
— Но у меня никогда не было этого. Я этого не заслуживала. Я не была настоящим художником. Я нечто совершенно другое, кого я больше не узнаю.
Айви пожала плечами. — Почему бы и нет?
Финн покачала головой. Она думала об этом так много раз, что не было никакого вреда говорить об этом сейчас.
— Есть такая вещь, как реальность, Айви.
— Ты реалист, Финни? Это то, чем ты являешься? — Айви поставила бокал на неровную стопку книг, поддерживавшую фанерный поднос, который проходил мимо ее журнального столика. — Так вот в чем на самом деле дело с Оливером?
Финн избегала взгляда Айви. Вместо этого она сосредоточилась на своем бокале. Ее стакан и стол. Теперь на дереве было так много винно-красных колец, что оно выглядело как намеренный узор, как модернистское взятие винограда.
— Насчет Оливера… — медленно произнесла Финн, и как только она начала говорить, она не могла остановиться. Она не знала, из-за вина ли это, или из-за вновь разгоревшейся дружбы с Айви, или из-за того, что это было облегчение после долгого молчания. У секретов была способность гнить и гнить, а у этого начинало чесаться.
— Оливер… вампир, он бессмертен, а я его человек-фамильяр, — сказала она, затаив дыхание.
Айви в шоке уставилась на Финн. Потом она рассмеялась. Ее огромный, гудящий живот смеется, вытирая слезы и сжимая бока.
— Ты мне не веришь? — Финн прошептал.
Ее подруга глубоко вздохнула. — Нет, просто это… это так смешно, потому что… это и мой секрет тоже, — сказала Айви. И драматическим жестом, которым она прославилась, она отодвинула воротник, чтобы показать два белых шрама у основания шеи.
— Вот почему в последнее время я так одержима кровью. Это все, о чем я могу думать, — мечтательно сказала Айви. — Я-часть его, а он-часть меня. Это замечательно, правда, не так ли?