- А рабочая сила? – спросил Богото: - Кто будет убирать за нами дерьмо? Хоронить прокаженных?
Монтефалько вынужден был согласиться:
- По крайней мере, мы можем расстрелять любого, кого заподозрим в связи с демонами.
- Хорошо. Хорошо, - сказал Урбано: - Бдительность.
- И наказания, - продолжал Монтефалько: - Быстрые, драконовские меры…
- Публичные казни.
- Да!
- Аутодафе?
- Нет, слишком театрально. Расстреливать чище и быстрей. И трупы не пахнут.
- Тебя это беспокоит? – поинтересовался Богото.
Монтефалько содрогнулся:
- Ненавижу вонь горящих тел, - ответил он.
II
Пока генералы обсуждали достоинства тех или иных казней, Люсидик спала – или пыталась спать – в доме, который ее отец построил много лет назад для ее матери. Сны были тревожны. Слишком много воспоминаний. Слишком много сожалений.
Прежде, когда сон ускользал, Люсидик выходила на улицу. Конечно, она уже не могла гулять днем. Измененное рукой Агониста, ее тело стало более гибким и сильным, но теперь она ужасала любого, кто осмеливался на нее посмотреть. Когда Люсидик все же покидала дом – в чернильной тьме – она держалась окраин Примордия, где не было лишних глаз.
Этой ночью, отбросив сон, она блуждала по узким улочкам и почувствовала, что за ней идут.
Уловив ритм далеких шагов, Люсидик поняла, что знает, кто ее преследователь. Зарлз Крайгер, ассасин, ставший Жнецом.
Она остановилась и обернулась.
Жнец стоял неподалеку. Его плоть источала то же болезненное сияние, что и ее собственная – в своей работе Агонист использовал светящиеся бактерии. Чем свежее были раны (а на их телах остались и такие, что никогда не затянутся), тем ярче они горели.
- Я думала, ты покинул город, - сказала она.
- Да. Ненадолго. Я отправился в пустыню. Размышлял о своей трансформации.
- Понял что-нибудь?