Гарретт медленно опустила трость, её щёки горели, словно стали красными, как маки. Она всё ещё чувствовала, его руки вокруг себя, как будто ощущение этого мужчины впиталось в её кожу.
Рэнсом вытащил из жилета маленький серебряный свисток в форме трубочки и три раза в него подул.
Гарретт поняла, что он сигналит констеблю на дежурстве.
– Вы не используете полицейскую трещотку? – спросила она. Её отец, патрулирующий район Кингс-Кросс, всегда носил одну из таких увесистых деревянных трещоток. Чтобы поднять тревогу, констебль раскручивал её за ручку, пока лопасти не начинали издавать громкий хлопающий звук.
Рэнсом покачал головой.
– Трещотка слишком громоздкая. И мне пришлось вернуть её, когда я покинул службу в полиции.
– Вы больше не работаете в городской полиции? – спросила она. – Где вы сейчас состоите на службе?
– Официально - нигде.
– Однако, вы иногда выполняете задания для правительства?
– Да.
– В качестве детектива?
Рэнсом долго колебался, прежде чем ответить:
– Иногда.
Сощурив глаза, Гарретт задалась вопросом, какую работу он выполнял для правительства, с которой не могла справиться обычная полиция.
– Ваша деятельность законна?
В сгущающихся сумерках блеснула его мимолётная улыбка.
– Не всегда, – признался он.
Они обернулись, заметив спешащего к ним констебля, на нём был синий китель и брюки, а в руке он держал фонарь с выпуклым стеклом.
– Здравствуйте, – приближаясь, прокричал он, – констебль Хаббл прибыл. Вы поднимали тревогу?
– Я поднял, – ответил Рэнсом.
Констебль, дородный мужчина, чьи широкий нос и пышные щёки покрылись испариной, пристально посмотрел на него из-под козырька шлема.
– Ваше имя?