"Нет, – посетила неприятная мысль. – Эта ничего не расскажет".
И все же вопросы задать необходимо. Хотя бы, чтобы убедиться.
"Убедишься, и что же дальше? Прикажешь пытать?" – спросил он сам себя и понял, что не сможет отдать такой приказ. Теперь уже не сможет. Все-таки не такое он чудовище, как все думают, чтобы мучить детей. Но девчонке об этом знать ни к чему. Пусть боится, вдруг страх развяжет ей язык?
– Твое имя! – приказал Элимер.
Она даже мельком не взглянула в его сторону, и ничего не отобразилось на ее застывшем лице.
– Гордость сейчас бесполезна, айсадка. Впрочем, как знаешь… Тогда послушай. Мне нужен ответ лишь на один вопрос: о чем было ваше пророчество? Если я его услышу, то сохраню тебе жизнь и даже верну свободу. Если же продолжишь упираться, тебя ждут пытки, а после мучительная казнь, которая растянется надолго. Палач станет каждый день отрезать от тебя по кусочку. Сначала пальцы, потом уши…
Дикарка снова не ответила, и Элимер добавил:
– А до этого я отдам тебя на потеху моим воинам. Их будет много. Тебе понравится.
Последняя угроза все-таки подействовала на айсадку, она медленно повернулась и наконец-то взглянула ему в глаза. Какое-то время молчала, может быть, подбирая слова, и произнесла с акцентом, коверкая фразу:
– Мочь все в подлости ты, темный вождь. Но за что шакалов наказал, если делать, как они?
Элимер заметил, что уголки губ дикарки презрительно дрогнули, и это разозлило его. Как смеет эта девка, эта предводительница жалкого сброда, дерзить ему, Великому Кхану, властителю Империи?!
– Я их наказал за пренебрежение приказом, – отчеканил он. – А ты думала, из-за тебя? Не обольщайся. Испытанное тобой унижение – ничто перед мучениями, которые ждут тебя совсем скоро.
Больше он не успел сказать ни слова: девчонка молниеносным движением выхватила из ножен стоящего рядом стражника кинжал, рванулась в сторону и, размахнувшись, направила острие себе в грудь. Никто не сумел бы ей помешать, если б не Видольд, который тотчас, в ту же секунду, схватил со стола тяжелый бронзовый кувшин с водой и запустил им прямо айсадке в живот. Девчонка согнулась, издала какой-то тонкий всхлип и, не удержав равновесия, отлетела назад. А когда пришла в себя, стражники уже заломили ей руки и теперь быстро связывали их за спиной. Дикарка безнадежно попыталась вырваться, но тут ее наконец проняло: часто-часто заморгали ресницы, и она резко отвернулась, чтобы скрыть слезы.
– Я даю тебе время до завтра, айсадка. Хорошо подумай, – усталым голосом и без всякого выражения произнес Элимер, махнув рукой стражнику. – Уводи!
Когда пленница и ее конвоир скрылись за дверью, Элимер поднялся, нервно прошелся туда-сюда по зале и обратился к Видольду:
– Никогда не пойму этих дикарей! Это же безумие – согласиться пройти через такие мучения и умереть за какое-то пророчество! Впрочем, после неудачной попытки убить себя, она может передумать.
– Она не передумает, – возразил Видольд.
– Почему ты так уверен? – Элимер удивился.
– Ты забыл, Кхан, что я – горец. А мы хоть в далеком, но родстве с дикими племенами. Айсады верят, что если проболтаются о внутриплеменных таинствах чужакам, а тем более – врагам, то в посмертии и следующих рождениях их будут ждать мучения куда страшнее тех, которыми пугаешь ты.
– Почему же ты раньше молчал? Зачем я на нее время тратил?
Видольд пожал плечами:
– А что бы изменилось? Ты, Кхан, извиняй, но уж упрям ты больно, все равно попробовал бы.