Шейра – с рассыпавшимися по плечам волосами, в черном полупрозрачном платье без рукавов, сквозь которое так откровенно и соблазнительно просвечивало тело.
Проклятье! Он совершенно не позаботился о спокойствии айсадки. Она ушла с пира несколько часов назад, и он полагал, что давно и крепко спит. Элимер понимал, что напряжение этого дня не прошло для Шейры бесследно, ей требовался отдых, как, собственно, и ему. Этой ночью он и не собирался притрагиваться к ней. Но теперь! Элимер не мог не пожирать глазами ее тело. Отправить ее обратно оказалось выше его сил. Она сводила с ума, вызывала непреодолимое желание совсем как тогда, в лесу.
Пока он раздумывал, Шейра шагнула вперед, нервно сглотнула, и кхан заметил в ее взгляде страх. И еще холодную решимость сделать что-то. Вот только что именно?
Он едва успел задать себе этот вопрос, когда в голове ярко вспыхнула догадка. Он просто глупец! Наверняка женщины не только переодели и подготовили Шейру к этой ночи, но еще и просветили ее относительно Придворного Уложения. И эта мысль заставила Элимера похолодеть. Он понял, что собиралась сделать его жена. Он должен был подумать об этом раньше и предотвратить нелепую ситуацию. Судя по всему, она, опасаясь лишить свой народ гор, намеревалась исполнить все, что ей сказали. И ей как айсадке этот обряд наверняка кажется унизительным! А унижения она никогда ему не простит.
А Шейра уже начала медленно склоняться в поклоне.
– Нет, – бросил Элимер, удержав ее за плечи. – Не надо.
Она вскинула глаза в немом удивлении, и он продолжил уже спокойнее:
– Забудь все, что тебе сказали. Придворное Уложение устарело. Но, к сожалению, народ этого не понимают.
Его утверждение не отвечало истине. Хотя знатные люди по-прежнему неукоснительно следовали – или делали вид, что следуют, – старому своду правил, то простой народ давно позабыл большую их часть; уложение неспроста называлось "придворным", оно изначально предназначалось скорее для благородного сословия, нежели для простонародья. Достаточно было вспомнить бойкую трактирную служанку Айю, чтобы понять это.
Шейра по-прежнему безмолвно смотрела на кхана, правда, теперь в ее лице отразилась растерянность.
– Пожалуйста, не бойся, – произнес Элимер, склоняясь над ней. – Ты теперь моя кханне. Я больше никогда не причиню тебе зла, я никогда не причиню тебе боли. Я никогда тебя не унижу, моя гордая Шейра. Я хочу только любить тебя и ничего больше. С этого дня не ты, а я твой пленник.
Шейра напряглась, но стоило ей поймать устремленный на нее теплый и ласковый взгляд, как страх начал медленно таять. Никогда прежде ни один мужчина не смотрел на нее с таким восхищением, желанием и страстью. Это взволновало, и – чего таить, – польстило, а потому, когда темный вождь прикоснулся губами к ее волосам, и даже когда притянул ее к себе, она не отстранилась. Шейра почувствовала, как от его прикосновений по спине и животу пробежала горячая волна, и это показалось ей странным.
На рассвете, когда, опустошенные, они лежали рядом, кхан, едва касаясь, провел пальцами по ее губам и задумчиво произнес:
– Ты первая, кого я полюбил.
– Ты первый, кого я возненавидела, – глухо откликнулась айсадка.
Элимер пристально вгляделся в ее лицо и негромко засмеялся.
– Ты лжешь, – и устало опрокинулся на подушки.
"Он прав. Я лгу", – подумала Шейра, но не успела продолжить мысль, ибо глаза ее закрылись, и она уснула рядом со своим врагом, победителем и мужем.
Гл. 30. Когда пробуждается Великая Шаазар, мир должен замереть в ужасе
Аданэй вопросительно взглянул на Лиммену, которая только что влетела в комнату и уселась рядом с ним. В ее глазах искрился смех. Казалось, женщине не терпелось о чем-то сообщить ему.
– Что случилось? – вырвался у него вопрос.
– О, ты и представить себе не можешь! Проклятый отерхейнец вздумал жениться! – и она хихикнула, разом утратив царственный вид. – И знаешь на ком?