— Прекрасный у вас мотоцикл, — сказал заправщик.
— Ничего, — сказал я.
— Издалека едете? — спросил заправщик.
— Да, — сказал я.
— Проверить шины?
— Не надо, — сказал я.
Бензоколонка была покрашена красной и белой краской. Бывают и такие, что покрашены в зеленый и желтый цвет. Или в черный и зеленый. Больше всего мне нравятся брошенные бензоколонки. Со временем у них проступает собственное лицо, они становятся тем, что они есть на самом деле.
Когда-то у меня был план вложить деньги в бензоколонку, но из этого ничего не вышло.
Говорят, оно и к лучшему. Хотя и знают, что это не так.
Друг Перкинс: черная косынка, которой он повязывает шею. Надо бы слямзить, когда он спит — друг мой Перкинс.
Стрекоза перелетела через дорогу. Я думал о Перкинсе. Впервые с тех пор, как выехал. К нему возвращали меня все те же мысли: о старении, об умирании, о смерти.
Странно, думал я, но в них нет ничего ужасного. Когда знаешь наверняка, легче вынести. Поражение, конечно, но о нем можно забыть. Так что брось.
Мужчина, весь в коже, лежал на мостовой, а сзади горел его мотоцикл, а мужчина лежал, как черный мешок, в луже крови и масла. Отсмеялся.
Какая тупая вещь смерть, и какая пошлая.
Жевал свои припасы и наблюдал за стрекозой, севшей на стебель кувшинки. Стебель подрагивал от напора течения. Вдоль дороги бежал ручей, на его берегу я и устроил привал. С магистрали я давно уже свернул. Как все-таки красивы прозрачные крылья стрекозы!
Представил себе дерево, у которого вместо листьев такие вот крылья. Дерево должно быть как из стекла. На ветру оно бы тихо позванивало сдержанным и холодным звоном. А под деревом должен быть водоем, чтобы подбирать его опавшие листья: их несло бы по дну, как рыбью чешую, — тоненькие слюдяные листочки на желтом песке.
Помню, как-то раз на озере не было никого, кроме собаки. Поиграл с ней, и она стала ручная.
Спустился к воде, собака за мной. Вода неподвижно серела в четырехугольном ложе купальни, без малейшей волны.
Немного поплавал. Собака стояла на берегу и смотрела на меня. Небо надо мной было совершенно пустым и чудовищно знойным.
Сколько ни звал собаку, она не пошевелилась.
Местность, по которой я теперь ехал, была холмистой, приветливой, если угодно. В лиственных рощах на пригорках видны были признаки осени. В деревнях между холмами тишина. Присмотрелся. Остановился, побродил. Солнце грело, пауки плыли на белых нитях по воздуху. В одном окне стоял голубой кувшин. Кто же не склонен к умиротворенности. Подсолнухи, свесившись через забор, кивали. Чего нет, то можно придумать. В каждом ведь скрыт целый мир. Мальчишка скатывался с поручней моста. Почтальон ехал на велосипеде. Голубой кувшин! Подошел, посмотрел: никаких возражений, как говорится.
Увидел з́амок на лесистом холме, поехал к нему. Не любопытство, а принцип: почему бы и нет. Это называют неосознанным действием. Бывают ли действия осознанные? Не знаю. Можно ведь довериться и чему-то другому, что вне тебя. Только разумно ли это?