– Ну, там такие противные бабуськи на лавке, как привяжутся, так не отвяжутся.
Мальчик пожал плечами и вприпрыжку побежал на улицу. Я вышел за ним секунд через двадцать...
Ой, ну Алёша, не таращи на меня так глаза!
Я поздоровался, чтобы отвлечь внимание, но на меня и внимания толком не обратили.
– Что за мальчонка-то? — в полный голос спросила одна бабка у другой.
– Да к Максимке, наверное, опять шпана ходит, все лифты уже изрисовали своими этими... как енто? Мартекрами.
«Нет», — мечтательно подумал я, — «это не к Максимке, это мой Алёшка!»... Я мотнул головой, показывая мальчику, чтобы он свернул за угол дома...
Мы шли в парк. Погода была отличная, и целые толпы людей тянулись к главному входу мимо лотков с мороженым и попкорном. Я купил Алёшке сахарного петушка на палочке, правда, мальчик его уронил на асфальт, когда скакал по нарисованным цветными мелками «классикам». И мороженое он до конца не доел — скормил какой-то дворняжке, виляющей облезлым хвостом, — ну не ангел ли?!
Я чувствовал, как поднимается моё настроение — несмотря на то, что дурные мысли постоянно лезли в голову, я не в силах был унывать, когда Алёшка рядом со мной просто сиял от счастья. Моё душевное состояние как будто напрямую зависело от того, насколько хорошо или плохо мальчику. Все проблемы ушли на второй план, я радовался жизни, радовался разноцветным надувным шарам, улыбкам продавцов, задорному смеху ребятни, солнцу, деревьям — всему, и особенно Алёшке. Я обратил внимание, как удачно подобрал ему одежду: жёлтая футболка с оранжевым солнышком, под цвет волос; синяя рубашка под цвет глаз; красные шортики, такая же красная бейсболка — не знаю под цвет чего, но очень ему шла; и сияющие белизной кроссовки, под цвет... души, наверное. Самым нарядным был мой Алёшка!
Я засмеялся. Мальчик, вместе с другими детьми, шёл по краю фонтана, балансируя, как канатоходец, — какой неподдельный детский испуг и одновременно восторг были в его глазах! По-моему, он самый удивительный ребёнок на свете!... Мои глаза увлажнились, и душа заслезилась — не от горя, а от радости, от переизбытка чувств. Какое же это счастье — дарить радость другому!...
Потом мы катались на каруселях. Ксюшку-то ещё не пускали на взрослые аттракционы, а вот с Алёшей мы прокатились на самых страшных... Ой, как он кричал! Да что там, я сам кричал — такой стрём! Только вот комната страха меня смешила, а не пугала. Алёша спросил — почему я хохотал, когда вылезали страшилища? (Он вообще сегодня говорил без устали — как воробушек щебетал, в основном ерунду всякую, конечно.) Я ответил, что волшебники не боятся чудовищ.
– А чего они боятся? — не унимался мальчик.
Я задумался. Мы не спеша шли по тенистой парковой аллее и поглощали очередные порции сахарной ваты.
– Боятся потерять свою магическую силу, боятся, что у них не получится волшебство... Ведь магия не поддаётся объяснению.
Алёша улыбнулся:
– Но ведь ты её не потеряешь?
– Нет, — честно ответил я. Терять-то нечего...
Потом мы с Алёшкой сфотографировались на поляроид. Его усадили на пони, а я встал рядом. Хорошая фотография получилась — Алёша держался левой рукой за мою шею, и я в кои-то веки улыбался, а то обычно каким-то бирюком на фото выхожу. И он, конечно, улыбался... И мне казалось, что он самый красивый ребёнок на свете...
Я положил фотографию в левый карман, от неё словно бы расходилось приятное солнечное тепло, согревающее моё замёрзшее за многие годы сердце...
Гуляли ещё долго, и когда наконец вернулись домой и я укладывал Алёшку спать, он шепнул:
– Это самый лучшей день в моей жизни. — А потом добавил: — Дядя Паша, ты ведь меня не бросишь?
– Не брошу, — улыбнулся я в ответ... Искренне улыбнулся, это был лучший день и в моей жизни тоже... Сложно понять, почему, — но это так