– ...Тебе замок не нужен, потому что у тебя теперь есть друг.
– Друг? — спросил мальчик с такой интонацией, как будто впервые услышал это слово.
– Да, Алёшка, я твой друг.
– И ты меня не бросишь?! — чуть ли не закричал малыш, и мне показалось, что у него на глазах появились слёзы.
– Если ты в этом сомневаешься, может и брошу, — проворчал я.
Алёшка заплакал... Мне тоже захотелось плакать, только я не мог себе этого позволить — не положено по возрасту.
Остаток дня мы почти не разговаривали. Алёша ходил за мной по пятам, он не отводил от меня взгляд, но я с «умным видом» пялился в раскрытую на первой попавшейся странице книгу и пытался разозлить себя, чтобы легче было расстаться с ним завтра.
Заснул я быстро и крепко, только вот всю ночь снились мне всякие гадости — сначала перед глазами какие-то ящерицы бегали, а потом приснилось, будто я превратился в дерево, растущее у подножья скалы, и солнце никак не может дотянуться до моих заледеневших веточек...
Когда я проснулся, то почувствовал рядом едва слышное детское дыхание. Алёша стоял неподвижно, как статуя, не отводя от меня взгляда и как будто даже не моргая. Он поймал меня... опять поймал. Моё сердце растаяло в его хрустальных слезинках и заколотилось, затрепыхалось с удвоенной интенсивностью.
– Давно стоишь? — чуть сурово произнёс я.
– Нет, — откровенно соврал он, краснея как помидор.
– Нет?! — ещё строже проговорил я.
– ...Давно, — всхлипнул мальчик. — Дядя Паша, вы меня простите?! — чуть не разревелся он.
– Алёш, конечно, прощу, — я протянул к нему руку, чтобы взъерошить волосы, но совершенно неожиданно у мальчика вдруг подкосились ноги, и он рухнул на пол, больно стукнувшись о паркет. Я вскочил с кровати: — Алёшка! Что с тобой!?
Мальчик морщился от боли и держался за собственные ноги.
– Больно, — только и выговорил он.
Я посмотрел внимательней. Его ноги были напряжены изо всех сил, мышцы дрожали мелкой дрожью... Ах вот оно что! А я уж испугался. Сколько же он тут стоял, что у него ноги свело?
– Ты растирай, растирай мышцы! — сам я боялся до него дотрагиваться — ещё, не дай бог, хуже сделаю...
Алёша стал тереть ладонями собственные икры, и вскоре гримаса боли сошла с его лица (правда, скорее всего, судороги прошли сами собой).
– Ну вот видишь! — обрадовался я. — Ты сам победил свою боль!
Мальчик смотрел то на меня, то на ноги, которые он всё ещё тёр по инерции. Казалось, он не может поверить в происходящее... Но это было неудивительно — почти всю жизнь он провёл в больнице, где при малейшем недуге сразу зовут врача. Никто не будет бинтовать себе порезанный палец самостоятельно, если рядом какая-нибудь процедурная или перевязочная. Не приспособлены такие дети к жизни, это тебе не мальчики-бомжики, которых последнее время развелось неприлично много (неприлично для страны, конечно).
Я посмотрел на Алёшу печальным, полным сочувствия взглядом... Что может такой человечек без поддержки других? Неужели ему, чтобы выжить в этом уродливом мире, надо самому стать уродом?