— Эксперимент проходит успешно, сзр. Реакции объекта на провокации параноидальных факторов удовлетворительны.
— Превосходно.
— Все стадии эксперимента идут точно по графику.
— Прекрасно.
— Психические реакции блокированы волей к жизни. Жду ваших указаний для перехода к завершающей фазе.
— Превосходно. Просто замечательно! Но скажите мне вот что, агент ХМ-07-34, как вам самим удается выдерживать все это? Каковы ваши собственные ощущения?
— По правде говоря, шеф, мне приходится не очень легко. Я понимаю, это, конечно, смешно, но я действительно начинаю в некотором роде любить объект… до известной степени.
— Боюсь, агент ХМ-07-34, мне знакомы подобные переживания. Подумать только, как они стараются, сколько прилагают усилий, воли… Нет, просто невозможно не чувствовать в некотором роде уважения к ним.
— Именно так, шеф, — Максимиллиан засмеялся.
— Именно, именно так… — из холста раздался ответный смех, соединился с его собственным, поглотился им — и вот снова один только смех Максимиллиана звучит в пустом зале. Все, лицедействовать больше нет сил.
Он огляделся в надежде обнаружить Джо. Но тот, ради которого он выделывал все эти фокусы, не появился.
Максимиллиан отвернулся было от картины, но тут на какую-то долю секунды довольно большая площадь холста перестала отсвечивать, и в самом верху его он увидел маленькое окошко, а сквозь него — узенький каменный мостик, на котором, в тени замковой стены, высоко над черной гладью воды сцепились в схватке две маленькие фигурки; одна из них была совершенно голой.
Но Максимиллиан успел уже сделать шаг, снова на холсте заиграли яркие блики, и разобрать что-либо было уже невозможно.
Нахмурившись, он сделал шаг в сторону, снова шагнул вперед, отступил назад, но так и не смог найти то место, откуда только что все это видел.
Потеряв наконец терпение, он повернулся и подошел к канделябру. Из-за голубых портьер, закрывающих открытый дверной проем, до его слуха донеслись какие-то звуки: похоже, там кто-то негромко разговаривал. Временами отчетливо слышался мужской и женский смех.
Максимиллиан нахмурился еще больше.
С тех пор как в последний раз он был в этом зале, прошло не менее года. Однажды вечером, когда он одиноко бродил по этим коридорам и залам, ему пришла в голову одна нелепая мысль. Глупая мысль, несчастная мысль, он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, и все-таки не удержался и сотворил нечто вроде приема — с гостями, выпивкой, в общем, все, как полагается.
Покинул компанию он довольно рано, другими словами, попросту удрал обратно в кабинет, к своим книгам. И вот теперь он стоял здесь и мучительно вспоминал, уничтожил ли он все тогда перед уходом. А за портьерой продолжали о чем-то болтать. Он тупо смотрел на электрифицированный канделябр. Черный шнур удлинителя, который он сам протянул к другому канделябру в тот зал, где проходил прием, все так же, петляя и змеясь, бежал по ковру и пропадал за портьерами.
Озабоченность его росла. Прием носил официальный характер. А на Максе была все та же мешковатая вельветовая куртка. Вдруг — возможно, слишком вдруг — он отдернул драпировку и очутился на крохотном балкончике.
— Максимиллиан! Вы только посмотрите, ну я же говорила, что он вернется! Стив, Берт, Ронни, — Макс вернулся!
— Ты как всегда вовремя, старина! На часах почти полтретьего.
— Давай, спускайся, сейчас мы с тобой выпьем. Хочешь мартини?