А Сивка, блин, решил, что и этот человек — недоросток хочет пиннуть его под ребра. Он метнулся в угол и уставился на Вовку, как на врага. Но Вовка ткнул ему в морду хлебом. Сивка удивился, втянул ноздрями запах и осторожно взял хлеб послушными, как пальцы, губами. Он бережно прожевывал его, потеплевшими глазами глядя сквозь Вовку, словно видел сейчас далекую страну козьего счастья…
Из дома вышли тетя Марья и Олег с большими охапками постелей в руках и стали расстилать их на топчане за домом. Топчан был широким и сколочен из неструганных, неровно обпиленных досок.
— Дождя не будет, — говорила тетя Марья. — Здесь спите. А в избе духота-а…
— А ты чего спать не идешь? — спросил Вовка Егорку.
— А я с вами… Я летом всегда с Олежкой ночую.
— А дома сказал?
— Они знают, — махнул рукой Егорка.
Когда тетя Марья ушла, Олег позвал:
— Вовк, Егорка не ушел? Идемте, старики, закусим на ночь, в деревне так полагается.
На свободном краю топчана стояли банка свежего молока и миска холодных пельменей от ужина, прикрытая пучком зеленого лука. Они весело взялись за еду, и так легко все это в них влетело, словно они и не ужинали недавно. Правда, Егорка очень хорошо помог.
Потом они лежали поверх одеяла и смотрели на звезды. Вовка никогда не видел неба так — чистого, не смешанного с электрическим светом. В таком небе звезд много. Им тесно. Кто-то закидал огромную тьму снежками: иные пристыли цельно, а иные брызнули в разные стороны снежным крошевом…
Вовка пригляделся, и оказалось, что звезды-снежки — это близкие звезды, а есть глубже их — колючие, как острия игл. А за ними — еще звезды — мельче самой пыли… Да и не пристыли они, они мерцают и шевелятся, как живые, и вся эта тьма, полная звезд, — дышит… Небо вздыхало и шевелилось так, словно по нему одна за другой медленно проходили невидимые из-за тьмы волны, и звезды, качаясь на этих волнах, сплетались в ясные светящиеся очертания каких-то людей, зверей, птиц…
В одной заманчивой книге Вовка читал о них, как о живущих на земле, и вот они в небе живут холодной, сверкающей жизнью. И вон там, между ними, протиснулся и засверкал серебряными рогами Сивка… И вон, что?.. Вроде мальчишка, на одуванчика похож. Вовку царапнуло беспокойство и он протянул руку — Егорка был тут.
Вдруг Вовка понял, что слышит сейчас не небесное, а усталое, земное дыханье.
— Егорка, слышишь? Дышит кто-то, — спросил он (Олег уже спал).
— Ага, — шепотом ответил Егорка. — Это корова в сарае дышит. Она цельный день на жаре паслась, вот теперь и дышит.
Потом Вовка услышал короткое чиханье и покряхтывание, словно рядом совсем с топчаном ворочался и никак не мог заснуть худенький какой-то, простуженный старичок.
— Это козы. Сивка это, — успокоил его Егорка. — Он совсем как человек чихает…
— А это сверчок звенит. Слышишь?
И Вовка услышал еще один звук: длинный и тонкий, как струночку — трриннь, трриннь, трриннь…
— Знаешь, а самое страшное — спать на сеновале! — оживленно зашептал Егорка. — Там мыши все время возятся и есть еще такой… Сеношник. Противный такой. Страшный… Он все копается в сене. Как ужик. И пошипывает так же. Искру ищет. Найдет — и раздует ее в огонь! Поэтому на сеновале даже и чиркнуть спичкой нельзя! Се-ношник…
Теплый Егорка сам понемногу задремывал, но все шептал про сеношника. Сверчок все тренькал, а звезды шевелились… Так Вовка и уснул.