— Пойдемте в дом.
Комната сияла чистотой и опрятностью: три сундука, разрисованных тюльпанами по углам, несколько скамеек, один стул да стол, покрытый нарядной скатертью, составляли ее меблировку. Стену украшало изображение святого Венделя, небесного покровителя пастухов, рядом с которым в стройном порядке примостились и его земные спутники — кувшины и фляжки для палинки; однако самым главным украшением горницы было дымящееся блюдо на столе, дразнившее ноздри запахом пёркёльта с паприкой.
— Прошу откушать, да не стесняйтесь, будьте как дома, — пригласил гостя к столу овчар и подал ему самую большую деревянную ложку, — На троих нам хватит.
— Но нас-то четверо!
— Девица не в счет, барич. Ей если что останется, — и на том спасибо.
Охотник с жадностью принялся за еду и не переставал нахваливать:
— Я такого еще не едал.
— Верю. Такого пёркёльта, как у брезинского овчара, даже таларскому герцогу не готовят.
Гость улыбнулся.
— Каждый бы день есть такое!
У овчара и на это был приличествующий ответ:
— Хорошо, будем есть то же и завтра.
— Спасибо тебе за приглашение. Приду.
Овчар закусил губу. Однако это уже слишком. Такой молокосос, — небось еще сосунком был, когда его, овчара, сам господин нотариус уже почтительно «хозяином» величал, — и обращается к нему на «ты»!
Эх, не будь юнец у него в гостях!
— А зачем завтра приходить — просто оставайтесь тут, да и дело с концом. Здесь вы у добрых людей. Аника постелит себе ужо в чулане. Да и куда сейчас идти, на ночь глядя, сами подумайте!
— Я велел экипаж сюда подать, к вагону.
— А что, барич не из здешних ли краев? Ежели, конечно, не в обиду вам расспросы.
— Да, я здешний.
— Трудно будет добраться сюда экипажу.
— Пустяки. Было сказано — к вагону Олея. Тебя ведь Олеем зовут, не так ли?
— Да, я — Тамаш Олей, и полное мое имя и звание: Тамаш Олей, старший брезинский овчар, а правильней сказать, хозяин Брезины, — гордо отчеканил вышедший из терпения овчар.