Второй пилот, худощавый блондин с ястребиным носом, был полной противоположностью командиру. Марк Прескотт слыл в кругу друзей весельчаком. Он никогда не унывал. «Хорошее настроение, отличное пищеварение, красивая женщина — залог долголетия», — любил говорить Марк. При этом широко открывал рот и хохотал так заразительно, что окружающие начинали улыбаться, хотя и не находили в этом довольно спорном утверждении ничего смешного.
Вот и сейчас он втолковывал Сью, их старшей стюардессе, что беспокойство пассажиров — это всего лишь маленькие издержки ее великолепной профессии.
— Они всегда беспокоятся, Сью. Главное, подходить к этому вопросу философски. Что бы ни было, ты ведь ничего изменить не можешь. Кроме одного — чем больше ты улыбаешься, тем они спокойнее, — и он отправил в рот сэндвич с ветчиной и сыром, который принесла ему стюардесса.
Вот болтун, беззлобно подумал Фрэд, и в этот момент в наушнике что-то щелкнуло.
— Борт 114, борт 114. Это говорит башня Далласа.
— Где же вы были, черт возьми?! — наконец-то проснулись. Фрэд облегченно вздохнул. Ну, лучше поздно, чем никогда.
— Борт 114, у нас были технические неполадки. Сейчас система отремонтирована. Вам разрешена посадка по глиссаде на полосу «2». Постоянно держите связь с башней Далласа.
Мапк посмотрел за окно. Снег валил сплошной стеной, устраивая вокруг самолета бешеную пляску, стараясь закружить, смять, швырнуть на землю стальную громадину. Из-за этого марева ни хрена не видно, и садиться по лучу в такую погоду весьма и весьма проблематично. Ну, ничего. Все будет олл райт.
— По-моему, эти ребята там нанюхались бензина. — Стюарт весело оскалился, глаза его светились торжествующим огнем.
Самое страшное — его абсолютно не интересовал самолет 114. Это было что-то абстрактное, существующее только как средство психологического воздействия, чтобы все поняли, кто здесь диктует условия. И все. Остальное — ерунда. Пустяк. Полковник не испытывал ни любви, ни ненависти к тем, кто находился там, в самолете. Он просто не думал о людях. По крайней мере, как о конкретных личностях в реальном времени. Для Стюарта они уже умерли. Об их судьбе, о жизни, о том, что кто-то не дождется матери, отца, сына, дочери полковник не думал тоже… Какое это имело значение?
Он уже отпустил плечо солдата и стоял у окна, глядя на взлетное поле.
— Борт 114, выравнивайтесь, чтобы точно зайти на посадку на полосу «2»…
Буран, кажется, начинал стихать, но снег все еще падал огромными хлопьями, покрывая поле толстой коркой.
Маклейн сжал в руках радиотелефон. Костяшки пальцев его побелели, зубы сжались, и на скулах резко обозначились прыгающие желваки. Он подбежал к панорамному окну, вглядываясь в даль, пытаясь увидеть что-то сквозь белую пелену. Ах, сволочи. Ублюдки.
— Господи! Они же сейчас врежутся в бетон! Почему они их слушают?! — крикнул Джон Солу, который стоял, прижав к груди раненую руку.
— Потому что они говорят на нашей частоте, — тихо ответил главный инженер.
— И вы ничего не можете сделать?
— Нет, — Сол в отчаянии замотал седой головой.
Тaк… Значит…
Нет… Безвыходных положений не бывает…
Маклейн метался по залу, стаскивая тряпки со столов. Вот… Это то, что нужно… Пятилитровая канистра с бензином нашлась на козлах у колонны… Теперь нужно где-то взять пару металлических труб… Пакля… Нет… Здесь нет… Банки слетели на пол, сметаемые широким движением руки… Здесь тоже нет… Можно обойтись и тряпками.
Джон стащил с какого-то стеллажа длинное белое полотно, укрывавшее приборы и стал остервенело отрывать от него куски.