— Конечно, нет!
— Зачем же тогда в церковь идти и свечку ставить?
— Так полагается. Маманя у меня сильно верующая, все в церкву ходит, все просит бога, чтобы он меня на верный путь направил. Я ведь с малолетства вор. И родитель мой вором был. Маманя и не догадывалась, кто он, когда тот посватался. Потом поздно было жизнь переиначивать: я в животе, еще один малец по полу ползает. С тех пор и повелось: год родитель дома, три в лагере. Маманя уговаривала его бросить, он обещал, но…
— Где он сейчас?
Щукин помял рукой подбородок.
— А черт его знает! Последний раз его еще до войны посадили.
— А мать?
— В Москве живет. Старший брат тоже воюет. Маманя говорит: он в нее уродился, я в отца.
Я вдруг с удивлением обнаружил, что не испытываю к Щукину прежней неприязни. Что-то обыкновенное, понятное было в его словах и в том, как он произносил их.
Мимо прошла Катя, показала мне взглядом на дверь палаты.
— Иду, — сказал я.
Щукин тоскливо вздохнул.
— Если бы маманя вовремя прогнала родителя, то, должно быть, вся моя жизнь была другой.
— Видимо, любила его, — сказал я.
— Может, любила, а может, боялась. — Щукин снова вздохнул, и я понял: он часто думает об этом, никак не решит, где правда.
Около одной двери крутился белобрысый парень с лубком на руке, рыскал по сторонам глазами.
— В первый же день приметил его, — процедил Щукин. — Сдается мне, по тумбочкам шарит, когда никого нет.
Небольшие кражи в госпитале случались: то перочинный нож пропадет, то трофейные часики — так во время войны солдаты называли даже большие карманные часы, — то еще что-нибудь. В эти дни мы возмущались про себя и вслух, на душе появлялся осадок.
— Застукаю — кровью умоется! — сказал Щукин. Мне стало смешно: вор собирался наказать вора.
— У своих тырить — последнее дело, — объяснил Щукин, заметив веселые искорки в моих глазах.
На следующий день мы снова поговорили. А вечером в госпитале был переполох: Щукин жестоко избил белобрысого, застав его на месте преступления. Парня отвели в перевязочную, Щукина куда-то увезли. Я был уверен — никогда не встречусь с ним. Однако судьба распорядилась по-другому…
Воспоминаниями невозможно управлять. Они возникают внезапно: иногда под влиянием настроения, иногда после встречи с человеком, похожим на того, с кем ты давным-давно перекинулся парой слов или просто взглянул на него. Не знаю, как это бывает у других, но я часто ловлю себя на том, что мои воспоминания сумбурны, они, как и у Арсеньева, «скудны, случайны, разрозненны». Мои воспоминания — смесь того, что уцелело в памяти.