Мокро сверкала земля вокруг. Разбитая бетонка — месиво из рыжей грязи и снега — была пуста. Стены и крыша палатки похлопывали под сыроватым сильным ветром. Первый котлован под механосборочный цех был метрах в ста пятидесяти от диспетчерской, оттуда доносились голоса, грохот и лязг. Но здесь было тихо. И одиноко. Счастливо-одиноко.
Солнце, весенний ветерок и огромное пустое плоское пространство вокруг: цеха еще не поднялись над котлованами.
«А что здесь было раньше? — впервые подумала Мария. — Ведь что-то же было, не тундра? Тайга, что ли? В тайге, на сколько я знаю, таких огромных пустых пространств не бывает… Значит, вырубка? Свели тайгу, что ли?»
Засвистел чайник, Мария вернулась, заварила чай, снова начала листать диспетчерский журнал, перечитывая записи, останавливавшие внимание.
«В течение суток с 0 23.V до 0 24.V было принято 853 м3 бетона. Во время смены с 8 до 16 было принято 350,8 м3. Начальник СМУ-1 Ефимова на объекте „бетонирование подколонников“ в котловане первого механосборочного цеха бетон принимать запретила из-за отсутствия подъездов, бетон был переадресован на поселок. В СМУ-2 был заявлен бетон на бетонирование площадки под временную контору в к-ве 30 м3, приняв 17 м3, начальник СМУ-2 Головко от бетона отказался, не обосновав отказ. Очень плохо шел бетон на плиту тоннеля стружкоприемника второго механосборочного цеха. Вместо трех машин работало две. Многие бетоновозы, сделав по одной ездке, вообще уезжали неизвестно куда. В 2 ч. ночи был снят с крана крановщик Пырков в нетрезвом состоянии. По его вине со стрелы крана сорвалась бадья с бетоном. Кран вышел из строя, пострадавших нет…»
Мимо палатки снова пошли машины, грохая кузовами. Одна, судя по звуку, притормозила, потом поехала дальше.
В дверь палатки вошла невысокая женщина. Мария не сразу узнала Нинку.
— Мария? Вы одна? Вот повезло… — Она торопливо окинула взглядом палатку. — Мария, помогите мне! Только вы одна можете… У меня беда!
Мария неприязненно поглядела на нее, преодолевая в себе желание сказать «пошла вон отсюда!».
— Какая еще беда?
— Алферова убили. Чуете? Клёвое кино пошло?
Нинка впилась ей в лицо темными зрачками, мечущимися под складочками низких век. Гладкая ее кожа была сегодня зеленовато-бледной, рот словно бы пересох, она все время облизывала губы.
— Алферова? — у Марии неприятно качнулось сердце. — Кто убил?
— Валентина с братцем. Это точно. Они сказали, что он повесился, а он избит, — говорят, живого места нет. Весь в кровоподтеках. И лицо и тело.
— А ты-то при чем?
— Вы же знаете, не притворяйтесь. — Нина вдруг поглядела на нее с прежним презрением. — Узнала Валентина.
Мария молчала. Горло перехватил не то страх, не то стыд: это она. Точно — она! Старухи проболтались… В то, что Алферова «убили», как заявила Нинка, она не поверила ни на секунду, но все равно скандал, драка — из-за нее. Болтанула, не подумав…
— Дайте мне денег, — сказала Нинка. — Я уеду.
Что-то, наверное, надо было говорить, реагировать, делать вид, но оцепенение жалкое сковало Марию, желание крикнуть «оставьте меня в покое с вашими грязными делами, у меня своего хватает…». Производя для себя видимость деятельности, Мария пододвинула телефон.
— Не звоните! — Нинка явно испугалась ее движения. — Тогда ничего не надо. Я думала, такие, как мы, должны выручать друг друга… Я считала, вы кричали тогда — у вас опыт… Пшено, выходит?
— При чем тут опыт? — Мария помолчала, утишая страх, раздражение, пытаясь все-таки что-то сообразить. — «Как мы!» Нашла ровню.
— А я смоюсь — меня днем с огнем не отыщут… Дайте мне денег! И не говорите никому, ладно?