— А хочешь, пойдем к Тамарке, телевизор посмотрим? — продолжал Леонид, опять уже как бы заискивая. — Часов до одиннадцати? Сегодня кино передают «Аттестат зрелости», а потом концерт по заявкам…
Мария помнит, что в конце концов они пошли гулять в Тимирязевский лес, была прекрасная морозная ночь, луна, Марии уже, в общем, нравилась «эта затея»… Одна бы пойти ночью в лес ни за что не решилась. Леонид удивленно говорил, что не был ночью в лесу с самой войны, да и вообще по ночам ходить гулять в лес в голову не придет — зачем? Рассказывал, мешая Марии любоваться красотой звездной светлой ночи, что воевал сначала в штрафбате, куда попал из заключения, а потом окончил разведшколу, его определили в разведку, взял двадцать пять «языков», у него, мол, орденов и медалей полно. Хвастал. Марии это было неприятно.
Вернувшись, Мария постелила себе на полу, а Леонида уложила на койке, хотя он рвался лечь на полу: «Я когда пьяный, всегда на полу сплю, делов-то! Без дерюжки даже, хлопнешься — и как мертвый!» Они долго лежали, настороженно прислушиваясь друг к другу. Леонид, уже не спрашиваясь, закурил и сказал добрым голосом:
— Маша?
Мария откликнулась не сразу, сердито:
— Чего тебе?
— Я, пожалуй, в первый раз вот так в одном помещенье с бабой сплю.
— Как это — вот так?
— По-чудному… Как в кино. — Он усмехнулся, завозившись на заскрипевшей койке. — С семнадцати лет никаких церемоний не признавал. Варька летом один раз пришла ко мне в сарай — и все. Порядок. Никаких там поцелуев, провожаний. Мне семнадцати не было, ей двадцать пять…
— Послушаешь, все вы мужики — сиротки бедные! — неприязненно сказала Мария. Вспомнила своего солдатика с отвращением. — Я, мол, не хотел, а она сама навязалась…
— Нет, я хотел! — возразил Леонид, засмеявшись. — Просто я объясняю тебе, что не заведено у меня там всяких церемоний: за ручку держишь, целуешься… Уговариваешь… Поняла? Раз — и все. Порядок.
— Между прочим, будильник я на шесть поставила. И твоя половая биография меня совсем не интересует. «Порядок!» Мне-то что?
— Погоди, докурю… — Леонид долго молча курил, размышляя, потом вздохнул. — Что ж ты будешь делать со мной целый месяц? Я думал, ты… А так — только хлеб зря ем. На што я тебе?
— Не знаю… — искренне сказала Мария. — Я всерьез-то и не думала… Просто так… Встреть меня завтра у проходной, ладно? Суббота ведь… Сходим куда-нибудь?
— Куда? В ресторан?
— Не знаю… На концерт, может? А потом в ресторан. Я в ресторане никогда не была…
— Я тоже больше по пивным ошиваюсь, — засмеялся Леонид. — Пожалуй, не пустят меня с такой харей в ресторан?
Он опять долго молчал, потом спросил, усмехнувшись:
— Неужто там у вас образованных мужиков не нашлось, твою скуку скрасить?
Мария не ответила.
…Они купили у центральной кассы билеты на концерт Козловского.
Сидели близко, в четвертом ряду, повезло: Марии даже показалось, что Иван Семеныч смотрел прямо на нее, когда пел: «Я встретил вас». Раньше у них с Анкой все время шли споры, кто лучше поет, Козловский или Лемешев. Мария утверждала, что у Лемешева голос гораздо приятней и обаятельней. Во всяком случае, «Музыкальную историю» с Лемешевым она смотрела раз десять, пять из них с Анкой. Фразочки оттуда у них были в ходу: примеряя перед свиданием с Барыловым Анкину шляпу, Мария, конечно, не удержалась, чтобы не произнести: «Интересные шляпки носила буржуазия…» Если ведущий конструктор делал им с Анкой замечания по какому-то поводу, вслед ему обязательно произносилось шепотом: «Альфред Терентьич, какой вы нудный!..» В общем, фразочки там годились на все случаи жизни, вплоть до страстной: «Клава, я люблю вас!» Мария могла почти точно спеть мелодии арий и песен из «Музыкашки», за десять-то раз запомнились! Ей казалось, что прекрасней голоса, обаятельней артиста и быть не может.