Кресло заскрипело, и толстяк, пошатываясь, вышел из комнаты.
— А теперь я хочу поговорить с тобой, Иоганн.
Сын всё ещё пытался удержать равновесие.
— Батюшка...
— Отец! Как мне горько, что ты называешь меня отцом, и я действительно вынужден им быть. Отдай шпагу!
— Мою шпагу? Шпагу музыканта кур... курфюрста... с которой я не то что всякий сброд, вроде камердинеров и горничных... достопочтенный отец уже тогда был совершенно прав, посоветовав мне со всякими там из низшего сословия...
— Госпожа Баум! — Придворный капельмейстер медленно повернул голову. — Вы правы, госпожа Баум, ибо когда я вижу своего сына в таком виде, то понимаю, что это чистая правда. Нет ниже сословия, чем сословие пьяниц. А теперь отдай мне шпагу! — Бетховен-старший медленно покачал на ладони клинок: — Ты уже достаточно взрослый, Иоганн, и я вряд ли сумею укротить тебя. И ломать твой характер я также не хочу, но знай, что чести ты лишён. Я знаю, ты, в сущности, неплохой человек, но ты — пьяница и потому достоин презрения. А сейчас убирайся в свою спальню и хорошенько проспись, хмель помутил твой разум.
— Да ничего подобного, — попытался было возразить Бетховен-младший, — я...
— Ты уйдёшь сейчас к себе, Иоганн, иначе... — голос придворного капельмейстера стал тонким, сиплым и звучал угрожающе, — иначе... а ты знаешь, ещё не было случая, чтобы я не сдержал слова. Утром я уже буду говорить не с тобой, а с монсеньором. Он попросту выгонит тебя.
Когда Иоганн, переваливаясь с боку на бок, скрылся за дверью, Бетховен-старший повернулся к кровати:
— А что там за история со «шпаниолем»?
Госпожа Магдалена снова ощутила страх. Жестокосердый и упрямый придворный капельмейстер медленно наклонился к ней.
Её губы дрожали.
— Батюшка... — она с робостью и не сразу выговорила это слово, — батюшка, я не виновата в том, что у малыша...
— Что у него?..
— ...такое красноватое, смуглое лицо. — Она чуть развернула свёрток. — Будьте же милосердны! Вы не вправе отбирать у меня моего ребёнка.
— Все новорождённые поначалу так выглядят. — Госпожа Зикс подошла чуть поближе. — Вполне возможно, что со временем у него будет совсем другой цвет лица.
— У ребёнка? — Бетховен-старший резко повернулся. — Я бы этого не хотел! У меня ведь почти такое же смуглое лицо. Он его унаследовал от меня, своего деда, госпожа Зикс...
— Господин придворный капельмейстер?
И тут он заменил ещё кое-что:
— А цвет глаз у него такой же останется?
— С уверенностью этого никак нельзя... — попыталась было уклониться от ответа госпожа Зикс.