Тут она запнулась, опустила голову и протянула скрипачу венок.
Ровантини недоумённо посмотрел на него. Вдруг нарушился порядок, при котором каждый занимал вполне определённое место. Ведь это он должен был преклонить колени перед исполнительницей роли «гения будущего», а не она перед ним. Она исцелила его, заставила победить смерть, благодаря ей он стал воистину великим музыкантом и вновь, как и прежде, всем телом ощущал каждый звук своей скрипки. Одним словом, она как бы заново сотворила его.
Ровантини собрался было почтительно взять венок из рук Фридерики, но вдруг бессознательно взметнул актрису в воздух, поцеловал её и мгновенно почувствовал на губах ответный поцелуй.
— Да он и впрямь вознамерился ещё и похитить моего «гения будущего», — рассмеялся курфюрст.
— Монсеньор?.. — Канцлер подошёл к рампе.
— Не стоит мешать влюблённым. Пусть опустят занавес.
Уже за кулисами Людвиг бросился вслед Ровантини, несущему на вытянутых руках Фридерику.
— Вот твой золочёный венок...
— Я дарю тебе, ибо ты просто блистательно аккомпанировал мне. — Ровантини отвернулся и нежно погладил своего «гения будущего» по голове.
Прошло полтора года.
Было только начало сентября, но на берегу Рейна уже пожелтела листва на кустах и деревьях. Люди говорили, что предстоит очень суровая зима.
За окном ярко пылали закатные отсветы, и Ровантини, чуть приподнявшись в постели, теперь не сводил с них глаз. Еле шевеля словно изрезанными ножом губами, он тихо спросил:
— Может быть, утром я?..
— Что, дядюшка Франц? — Людвиг отставил скрипку в сторону.
— Тебе что-нибудь нужно, Франц? — Госпожа Магдалена, войдя в комнату, озабоченно взглянула на его грудь. — Курфюрст с театром сейчас в Мюнстере. Может быть, он отпустит Фридерику?
— Зачем? Я счастлив, что могу избавить её от столь ужасного зрелища. Она мне уже ничем не поможет. Правда, раньше я надеялся, что близость любимой женщины подействует на меня благотворнее, чем воздух и солнце Италии, но теперь... — Он закашлялся и торопливо выдохнул: — Продолжай играть, Людвиг.
Солнце скрылось за горизонтом, и стало ещё виднее, насколько глубоко впали щёки Ровантини и как сильно похудели его руки.
— Его игра тебе не мешает?
— Да нет. — Ровантини грустно улыбнулся. — Он так скребёт смычком, что даже весело становится.
После ухода матери Людвиг подумал, что они по-прежнему считают его маленьким мальчиком, хотя он прекрасно понимает, что происходит с дядюшкой Францем, и знает, кого они называют неодолимой силой. Может быть, эта сила уже незримо присутствует здесь, в комнате, и нужно сделать так, чтобы дядюшка Франц её не заметил и не испугался.
— Ты как-то не слишком лестно отозвался о моей игре на скрипке, дядюшка Франц. — Он сделал вид, что сердится. — Ты и впрямь убеждён, что мне никогда не достичь исполнения дьявольской трели?
Сама мысль о столь огромных амбициях Людвига позабавила Ровантини. Он откинулся на подушки и весело хмыкнул: