Мама не могла бросить отца с бабушкой и все время окликала нас с Витей:
— Не убегайте вперед! Нужно идти всем вместе.
— Витя! Не сворачивай с дороги. Ничего не поднимай с земли, а то подорвешься, — услышали мы голос отца.
За нами шли чужие, незнакомые люди, такие же, как и мы, беженцы. Они возвращались домой.
Жара. В воздухе стоит запах гари. Дышать тяжело, кружится голова. И кажется, не только из руин, но из самой земли идет, ползет этот невыносимый смрад. Над головой летают самолеты с черными крестами на крыльях. Только бомбят они уже не Минск, а летят дальше.
Сворачиваем налево, на Грушовку. Разрушенные, сгоревшие дома с пустыми черными глазницами-окнами. Под ногами — битый кирпич, искореженное железо. Пепелища дымятся. Никто их не тушит. В глаза бросились чьи-то сапоги. Они еще дымились. Ветви обгоревших деревьев напоминали заломленные в отчаянии руки. Сзади осталось уцелевшее здание — Дом правительства.
Оглядываюсь. Никак не могу вспомнить, что здесь было, вот на этом месте, где мы сейчас идем. Ничего невозможно узнать. Вокруг одни руины. Валяются почерневшие спинки железных кроватей. На печной вьюшке висит чайник. Его покачивает ветром. Здесь был жилой дом, осталась одна печь. От соседнего дома не осталось ни стен, ни крыши. Только лестница ведет прямо в небо.
Женщина сидит на пепелище, обхватив голову руками. У ее ног валяется искореженный детский трехколесный велосипед.
Тлеет белье, кругом битый кирпич, куски расплавленного железа, стекла и груды щебня.
Остановились у высокой стены — это все, что осталось от разрушенного дома. Удивительно, как она держится? Вся в длинных трещинах, точно лицо в морщинах. Сквозь пролом окна прорезался луч. Солнце едва выглянуло из-за дыма и тут же спряталось. Подул ветер, и вдруг стена начала падать. Витя схватил меня за руку и потащил прочь. И в это время за спиной у нас раздался оглушительный грохот, земля дрогнула под ногами. Нас накрыло густым, едким облаком пыли. Когда облако развеялось, я оглянулась назад. Стены не было. На ее месте осталась только груда кирпича.
У меня тряслись руки и ноги. Я вся была пропыленная насквозь. Мне стало страшно среди развалин. Подальше бежать отсюда! Бежать домой!
Ноги у отца распухли. На подошвах раны. Он лежит на кровати и тихо стонет.
— Не надо было уходить, — говорит мама, делая ему компресс из марганцовки.
На столике возле его кровати лежат бабушкины таблетки стрептоцида. Других лекарств в доме нет.
Боюсь смотреть на ноги отца. И доктора не найдешь, некого позвать, чтобы ему помогли.
Не привык он лежать в постели. Бабушка больная, а тут еще и отец слег. Голос у него стал каким-то другим, будто он виноват перед нами. Отец обращается ко мне с просьбой:
— Доченька, будь добра, сходи к Полозовым, пусть Мстислав придет, он мне нужен.
Теперь я не перечу отцу ни в чем. А эту просьбу выполняю с большой радостью, потому что могу уйти из дома. Мама не выпускает меня никуда. Она боится, что со мной и с Витей что-нибудь случится.
— Где Витя? — внезапно спрашивает она.
Мама заглядывает в кухню, в коридор, затем спускается по лестнице. Во дворе его тоже не видно. Исчез. Он умеет незаметно исчезать.
Возвращается мама сердитая. Достается и мне под горячую руку:
— Попробуй только выйти!