Но тот же внутренний голос подсказал Рагнару мысль, которая раньше никогда не могла прийти в голову: директор хочет обезопасить себя от нападения. На совести его много преступлений, и это может иметь для него роковые последствия. Возможно, слухи о нем уже ходят. И он хочет, чтобы все разоблачающие слухи были сведены к этой истории с Рагнаром. Люди скажут: «О, это Рагнар Слеттен по злобе распускает о нем всякие небылицы».
Рагнар долго стоял на ступеньках лестницы. Затем он вышел на улицу и бросил последний взгляд на здание фирмы. По отделам ходил директор и желал всем доброго рождества. Рагнар Слеттен взглянул на свои старенькие часы и заторопился. Быть может, контора по найму еще открыта.
Анне сидела на грубом деревянном стуле, облокотившись на маленький ветхий столик. Всякий раз, когда она поворачивалась, колени ее натыкались на старомодную кровать, почти соприкасавшуюся со скошенным потолком мансарды.
— Анне, Анне! — позвала ее из кухни мать. — Ты уже легла?
— Нет, — отозвалась Анне, не меняя позы. — Я пишу письмо.
Внизу хлопнула дверь, и опять наступила тишина. Анне вздохнула и снова стала пристально смотреть на стол. Сегодня вечером она останется дома. Анне была абсолютно уверена в этом.
Она окинула взглядом убогую комнатушку. Ящик из-под апельсинов, на нем умывальный таз, кровать, стол, стул, на котором она сидела, комод, унаследованный от тетки Софи, зеркало на стене и висящие под самым потолком пальто и платья. О, у молодого Тевсена всё совсем по-другому. Высокие потолки, просторные комнаты, обставленные шикарной мебелью, ковры на полу. Над диванами, на потолке и по стенам разные там лампы, которые можно зажигать и тушить когда захочешь. Колдовство, да и только! «Не желаете ли сигаретку, фрёкен? Рюмку мадеры? Ну-ка заведи старый граммофон, Рудольф!» («Старый граммофон» был дорогой радиолой, стоившей огромных денег. Чтобы заработать столько денег, Анне нужно было трудиться целый год.)
А еще можно было выйти на широкую застекленную веранду и смотреть оттуда на расстилавшийся внизу город нищеты. Когда Анне случалось там стоять, ей казалось, будто она смотрит сверху какой-то фильм. Она жила словно в сказке. И эта сказка продолжалась, то есть могла бы продолжаться до тех пор, пока молодой Тевсен распоряжался всей квартирой, а его старики родители были за границей, «на водах» или как там это называется.
Анне горько усмехнулась и ударила кулаком по столу. Потом она быстро встала и, забившись в постель, заложив руки под голову, прижалась щекой к жесткой подушке.
А «наверху»?.. (Так называли квартиру Тевсена Анне и ее подруги.) Она стиснула зубы. Невозможно даже представить себе, как там было шикарно! Радиола, мадера, а затем небольшая прогулка. От этого у кого угодно могла закружиться голова. И у нее она закружилась по-настоящему. А теперь она снова медленно возвращалась с неба на землю. После трех месяцев бессонных ночей, проведенных в танцах и в…
Анне зарылась головой в подушку. Она вновь видела их глаза! Она не могла не замечать, какими холодными становились глаза Тевсена и его друзей, когда они смотрели на нее. О, если бы можно было оставаться такой же дурочкой, как Ловисе! Та брала от жизни всё, что могла. Она наслаждалась жизнью. Только бы Ловисе не пришла сегодня вечером! Только бы она не пришла!
А тут еще Сигген вернулся домой с севера, куда он уезжал на заработки. Теперь он получил постоянное место и хозяином его был Тевсен.
— Иди-ка сюда и выпей кофейку, — позвала ее снизу мать.
Анне устало поднялась с кровати, небрежно пригладила волосы, посмотрелась в зеркало, одернула юбку и спустилась на кухню по крутой лестнице.
— Опять дождь, — капризно сказала Анне.
Дождь хлестал в низкое оконце.
— Дождь — это хорошо, — возразил отец и задымил трубкой. — Дождь очищает воздух от холеры и дизентерии и от желтой лихорадки. Да, так говорили мы, бывало, когда ходили в море. Ну и чепуху же пишут нынче в газетах!
— Присаживайся к столу, милая Анне, — сказала мать, наливая ей большую чашку кофе.
Анне села к столу. И вдруг словно наяву увидела молодого Тевсена. Он придвигал кресло к полированному столу красного дерева и галантно предлагал ей сесть. «Не мешает ли лампа? Так лучше?»
Кухня была полтора метра в длину и столько же в ширину. Там помещалась лишь плита, стол и скамья. Места оставалось ровно столько, чтобы пройти мимо сидящих за столом и не задеть их. Когда в комнате не топили печь, в кухне бывало особенно тепло и уютно.
Было еще совсем рано, не больше половины восьмого. Если бы хоть стояла хорошая погода, можно бы еще выйти прогуляться. Но куда? Она медленно выпила свой кофе, до последней крошки съела бутерброды. Сигген!
Анне быстро поднялась и пошла в комнату. Там было холодно и темно. С минуту она постояла у окна, глядя на улицу. В тумане тускло мерцали желтые уличные фонари. Дождь стекал по водосточной трубе. Сигген? Неужто это из-за него она нынче вечером осталась дома? Да, конечно, но дело не только в нем. Виноват во всем ледяной блеск, который она столько раз подмечала в холодных глазах всех этих кавалеров. До чего они бойки на язык и какие порядочные на вид и до чего хорошо одеты!