Айрат надеялся, что глаза стеклянные. Во всяком случае, ему никогда не доводилось слышать о мумиях, сохранивших глазные яблоки.
Башка и Джокер уже вернулись к сборке вертолетного корпуса. Пуля с Крутым держали под прицелом входной люк, а Костыль маялся над двигателем. Там дел-то было всего ничего, но у парня все валилось из рук. Тихий, шайтан! Себе бы и забирал этого красавца. Самый бесполезный боец во всем взводе. Как его не уволили, уму непостижимо! Умудрился ведь пройти все тесты, на Веронике выжил, на Весте не подох, в модуль, когда с «Покровителя» бежали, первым запрыгнул. Лучше бы Тихий вместо Фюрера Костылю шею свернул.
Пижон высказывал предположение, что Костыля в армии из-за внешности держат. Он, мол, настоящий киношный десантник. Десантники в кино бывают двух видов. Одни – расхристанные, патлатые, с трехдневной небритостью, в бронежилете на голое тело. Такие посылают командиров куда хотят, в одиночку совершая подвиги. Другие – дисциплинированные. А еще чистенькие, вроде Пижона, с короткой «пилотской» стрижкой и в броне с головы, на которой гермошлем, до пят – ботинки армированы титаном. Костыль совмещал в себе оба типа. Приказы выполнял с ленцой, но стригся коротко. Уставной формой одежды иной раз пренебрегал, но всегда был чисто выбрит. Ботинки у него, как у всех, были армированы, однако совершать подвиги он не рвался.
И плеер этот его вечный…
Айрат вспомнил о своем плеере, оставшемся на «Покровителе», и его неожиданно разобрала злость на Костыля. Страшно захотелось дать тому по смазливой морде, а потом пинать лежащего, пока не сдохнет. Или… это, пожалуй, даже лучше – вышвырнуть его на улицу. Подкормить зверушек.
Желание это становилось все сильнее. Айрат угрюмо возился с двигателем, представляя себе, как снова и снова бьет Костыля ногами. По лицу. Поднял глаза и натолкнулся на ненавидящий взгляд.
– Сука… – выдохнул Костыль, поднимаясь.
Айрат встал молча.
Он успел заметить, как Пуля обернулся, рывком вскидывая винтовку. Если и выстрелит, то в Костыля. Его убить – всем лучше станет. А потом встретился глазами с Прадедом. И замер, глядя в мертвое, сморщенное лицо.
Костыль стоял напротив. Смотрел на мумию неотрывно. Пуля глядел на Прадеда, лежа…
– Все уже, – негромко сказал Джокер.
Пендель вздрогнул, шевельнул плечами, разгоняя противных мурашей, что забегали по спине. Костыль сглотнул и снова склонился над двигателем. Пуля отвернулся к дверям.
Молча. Все молча.
И непонятно было, что пугает больше. Неожиданное наваждение, которое едва не заставило их вцепиться друг другу в глотки, или… мертвая голова Прадеда, куда менее мертвая, чем казалось.
– Пижон! Подъем!
Азат открыл глаза, некоторое время молча смотрел на стрелка, потом перевел взгляд на часы:
– Гад.
– Да!
– Ты – гад.
– Так точно,
– Уже встаю.
– Мы почти на месте. – Гад выбрался из пилотского кресла.
– Ладно. – Пижон зевнул, потянулся и полез вперед, не удосужившись сложить два задних кресла, на которых только что спал.
Гад уже пересел на место стрелка. Пижон занял свое. Приборы засекли внизу присутствие людей и большого количества металлических объектов, но сам он пока ничего разглядеть не мог.
Включил главный прожектор. Спустился пониже…
– Мать моя! – ахнул Гад. – Это что за твари?
– Из дикого леса дикие твари, – буркнул Пижон, спросонья чуждый эмоциям.
Просека кишела скорпионами. Модуля не было видно под копошащимися на нем и вокруг него членистоногими, периметр не подавал признаков жизни. Блестящие бледно-розовые скорпионы, метров по восемь от клешней до кончика хвоста, были даже по-своему красивы.