Этому учат, понимаешь? И я не верю, что этому учат только у нас, в Германии, и только тех, кто собирается служить в армии. Это моя ошибка. – Он хмуро взглянул на Зверя, отвел глаза. – Я не сделал того, что должен был. М-мать, я до сих пор не знаю, что можно было сделать в тех условиях, но… Это не оправдание.
– Твои люди погибли, теперь ты не можешь позволить погибнуть нам, да?
– Не знаю. Нет. Может быть. Зверь, я не думал об этом.
– Ты? – Зверь непонятно улыбнулся. – Мне казалось, ты всегда думаешь, что и зачем делаешь.
Злость на самого себя и болезненное воспоминание о собственной беспомощности стремительно таяли. Как снежинка на коже. Миг – и только капля воды, еще мгновение, и даже эта капля испарилась. Осталось лишь утомление. Безразличное. Без примеси чувств или эмоций. Как будто кто-то забрал способность их испытывать.
Ну да Забрал Кому нужно это дерьмо? Смесь боли и бессилия… Ты просто устал, майор.
– Спать пора. – Гот зевнул и поднялся со стула. – И, кстати, военным думать не положено. Ты это запомни. Вдруг офицером станешь.
ЗА КАДРОМ
Его портрет, составленный по описаниям членов Ордена, производит впечатление. Непонятно лишь, как с такой приметной внешностью можно было в течение десяти лет совершать преступления и не быть пойманным. Да за один только взгляд Зверя должны были останавливать на улицах все полицейские патрули. Это ж не глаза, это дула винтовочные. Что там говорил магистр об артистизме и искусстве перевоплощений? Врал бессовестно. Это, то, что на портрете, перевоплотиться не может. Ни во что. Ну разве что в ракетную установку стратегического назначения. Почему? Да исключительно потому, что ничего более убойного еще не придумали.
Хотя, конечно, врать магистру смысла не было. Он мог слегка приукрасить товар, чтобы откупиться от наказания за собственные преступления, но при этом факт остается фактом – Зверь десять лет творил, что хотел. Он убивал минимум по четыре человека в год. Со своими жертвами перед убийством контактировал довольно близко. Если верить магистру, орденский палач больше всего любил убивать людей, которые становились его друзьями. Он был вхож в любые слои общества. В любые. Смольников пересказал список из трех десятков фамилий – люди, убивать которых Зверь отказался наотрез после того, как познакомился с ними поближе. Последним в списке стояло имя нынешнего президента. Экзекутор общался с ним месяца за полтора до своего исчезновения.
Обнаружив собственное сердце где-то в области солнечного сплетения – причем сердце было каким-то очень уж холодным, – Весин, впервые в жизни прибегнул к помощи успокоительного, чем немало перепугал собственного секретаря. Тот мужик бывалый, видал генерала в разных ситуациях: и под огнем, и на ковре у начальства, и в потоках грязи, выливаемых журналистами. Пятнадцать лет вместе прослужили – всякое бывало. Но валерьянка – никогда!
Успокоившись, Николай Степанович перетряхнул архивы СБ. Действительно перетряхнул, хотя, видит бог, это стоило ему нервов едва ли не больше, чем обнаружение фамилии президента в списке смертников Конкуренция двух служб: МВД и Госбезопасности на высшем уровне проявлялась куда активнее, чем в низах. Однако овчинка стоила выделки. Зверь был на видеозаписях.
Весин не узнал его сразу. И не сразу не узнал. Записи просматривали медленно, очень медленно, потом пролистывали покадрово… Нашли. Аристократичный, импозантный красавец-блондин с живыми, огненными глазами и открытой улыбкой был до изумления обаятелен, располагал к себе каждым жестом, а если уж он говорил о чем-то, невозможно было не прислушиваться к нему со всем вниманием. Генерал и так прислушивался – понять пытался, за кого же Зверь выдавал себя. Честно говоря, не понял.