– Ты чего, Почемучкина? – мама услышала, что я плачу. – Подожди, не реви. Я дверь открою.
Она открыла дверь. И в комнату шагнул космонавт. В белом скафандре, а на голове шлем. Весь прозрачный. Не такой, какой в кино показывают.
– Здравствуй, – сказал космонавт и протянул руки.
Но мама стояла и не двигалась. Я подумала, что она испугалась. Хотя чего тут бояться? А Федя хвостом замотал.
– Здравствуй, – сказала мама.
Космонавт шагнул и посмотрел на меня. Я встала и не знала, что делать. Лицо у него очень доброе. Поэтому я нисколечко не испугалась, когда он подхватил меня и подкинул к самому потолку. Только чуть-чуть испугалась, что ударюсь. Подбросил он меня высоко. А потом ещё раз.
– Софья! Премудрость божья! – кричал он и подбрасывал. – Как я по тебе соскучился!
– Я не премудрость, – сказала я. – Я – Почемучкина. Меня так мама зовёт.
– И Федька с вами, – сказал космонавт. – Ещё функционируешь, старый кибер?
Федя вился около ног космонавта. Я никогда его таким не видела.
– Тебе разрешили прийти? – спросила мама. Она так и стояла у открытой двери.
– Как видишь, – сказал космонавт. – Только скафандр пришлось надеть. Для герметизации. Я сейчас чист аки младенец, – и космонавт подмигнул мне.
Поставил меня на пол.
– Жаль, конечно. Хотел бы вас расцеловать. Фёдор тебе, наверное, всё объяснил.
– Неудачно сложилось, – сказала мама. – То есть, прости… я тебя поздравляю, конечно же… жалко Булата, но и ты этого полёта не меньше его достоин. А мы… мы с Софьей будем тебя ждать…
Космонавт присел передо мной на корточки. И сказал серьезно-серьезно:
– Прости меня, что мы с тобой так долго не виделись. Но у космонавтов такая жизнь. Больше времени проводим в космосе, чем на Земле. А завтра я опять улетаю. Вторая пилотируемая, с посадкой на Марсе, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула я.
– Но когда я вернусь, мы больше никогда не будем разлучаться. Ни с тобой, ни с мамой. Я вам обещаю. Хорошо?
– Хорошо, – сказала я и обняла папу.
Все-таки я поймала космонавтика.
Один – тощий, коренастый и чернявый, другой – тощий, коренастый и светлый, постригся, наверное, после обеда, потому что сквозь белесый пух на голове сияет молочная кожа. С утра-то солнце жарило так, что его блондинистая маковка в пять минут заалела бы – ковать можно. А часов с двух тучи натянуло, вот поэтому и не обгорел. Наверное, сразу из парикмахерской они сюда и рванули. Все они стригутся перед самым вылетом. Массу, значит, сокращают.