Хэн бросил на него раздраженный взгляд.
— Не хочешь объяснить это?
Дрома повернулся к нему.
— Для начала, ты и Лея. Если бы не я, ты был бы сейчас с ней. Я могу только надеяться, что она найдет в своем сердце место для того, чтобы простить меня.
Хэн поджал губы.
— Ты не имеешь никакого отношения к тому, что между нами произошло. Проклятье, это даже не между мной и Леей. Это между мной и… — он махнул рукой на звезды за иллюминатором, — этим.
Мгновение Дрома молчал, потом произнес:
— Даже друзей нельзя защитить от судьбы, Хэн.
— Не говори мне о судьбе, — огрызнулся Хэн. — Ничто не постоянно — ни эти звезды, ни, разумеется, то, что происходит с нами в жизни, — он сжал кулаки. — Они определяют мою судьбу.
— И тем не менее даже ты оказывался в ситуациях, которые создал не ты.
— Та, при которой я оказался с тобой, например.
Дрома нахмурился.
— Я терял друзей и любимых, и я пытался делать именно то, что делаешь ты.
Хэн взглянул на него.
— Что я делаю?
— Пытаешься победить несчастье яростью. До краев наполнишь свою жизнь, даже если это ставит тебя в опасность. Хоронишь сердечную боль под стольким количеством гнева, сколько можешь собрать, не понимая, что закапываешь любовь и сострадание в ту же могилу. Мы живем для любви, Хэн. Без нее мы с таким же успехом можем отбросить все остальное.
Хэн невольно подумал о Лее на Гиндине, Джейне, летающей с Разбойным эскадроном, Анакине и Джейсене, которые вместе с другими джедаями были неизвестно где. Когда он представил, даже на короткое мгновение, где бы он был без них, его, как стремительный огонь, пронзили злые слова и обвинения, которые сыпались из него со времени смерти Чубакки. Если с ними что-нибудь случится, начал думать он и почувствовал, как под ним стала раскрываться черная глотка, в которую проваливалось все, во что он верил. Защищаясь, он вытянул себя из темных грез.
— Я прекрасно обходился без любви много лет, Дрома. Любовь — это то, что заставляет все катиться под откос. Это как будто тебя засосал гравитационный колодец или поймал луч захвата. Попадешь слишком близко — и не сможешь спастись.
Дрома понимающе кивнул.
— Значит, твоя ошибка с самого начала была в том, что ты подружился с Чубаккой. Тебе было бы лучше находиться подальше от него, сохраняя дистанцию. Тогда ты бы сейчас не горевал.
— Подружиться с ним не было ошибкой, — возразил Хэн.
— Но если бы ты все эти годы пользовался своей защитой, ты не сблизился бы с ним до такой степени.
— Ладно, это был риск, на который я пошел. Но это было после.
— Позволь мне предположить альтернативу. Ты не знал, что приближается его смерть, и зол на себя за то, что убрал защиту.
— Ты прав на этот счет. Мне нужно было быть бдительнее.
— Предположим, ты сделал все, что мог, но тебе все равно не удалось его спасти. Ты бы горевал сейчас, или то, что ты сделал все возможное, удовлетворило бы тебя настолько, что тебе не стало бы его не хватать?
— Разумеется… мне все равно бы его не хватало.
— Тогда на кого ты злишься — на себя за то, что ты не сделал, или на судьбу, которая так тебя ударила?
Хэн тяжело сглотнул.
— Все, что я знаю, это что больше я не совершу такой ошибки, Я буду готов ко всему, что приготовила судьба.
— А если тебе снова не удастся?
Хэн пристально на него посмотрел.
— Удастся.
* * *
Глубоко в одном из безмерных каньонов, образованных уходящими в небо надстройками Корусканта, суллустианин адмирал Сиен Совв выключил личный комлинк и передал трагическую новость двенадцати офицерам, сидевшим в недавно подготовленной для этих целей военной комнате сил обороны Новой Республики.
— Мы потеряли Гиндин.
Неудивительно, что объявление приветствовала лишь неловкая тишина.