— А, это ты, Альберт. — Олег, коротко дыша, присел на тахте, и его осенило: — Сдавай по-быстрому!
Желание выпить придало ему сил, и он, слегка пошатываясь, направился к столу и сел на стул.
Альберт устроился напротив и засомневался:
— Не много ли будет, Олег?
— В самый раз. Еще сто пятьдесят — и все.
— Как знаешь, — уступая, Альберт открыл непочатую бутылку коньяка, налил рюмку Олегу, налил рюмку себе и поднял свою: — За то, чтобы все это кончилось как можно скорее.
Разом маханули. У Олега не пошло: кашель с одновременным позывом к рвоте выбросил, разбрызгал коньяк. Откашлявшись и вытерев слезы, он сказал извинительно:
— Жестковат мне коньяк для начала. Шампузея лучше пойдет, — взял в руки откупоренную бутылку шампанского, посмотрел на просвет — была пуста, поставил ее на пол и занялся второй, закупоренной. На этот раз открыл варварски: с громом, взрывом, пеной. Налил себе стакан, а Альберту предложил: — Ты себе коньяку наливай, — и, проследив за тем, как наливал себе Альберт, поддержал его тост: — Ну, за что, чтобы все кончилось.
Альберт откинулся, принимая дозу, и в этот момент Олег, выхватив бутылку из-под стола, стремительно нанес ему удар по темени. С мягким стуком Альберт упал на пол.
— А, черт! — громко заговорил Олег. — Сверзился! Ну, ничего, встану. Вот и встал. А теперь мы с тобой, Альберт, споем, что-нибудь из Окуджавы.
Говоря, он наклонился над Альбертом и быстро прощупал его. Из внутренних карманов извлек ключ от двери, кнопочный нож и короткую дубинку. Кончив говорить, поднялся с колен и запел:
— «Из конца в конец апреля путь держу я. Стали ночи и теплее, и добрее. Мама, мама, это я дежурю, я дежурю по апрелю», — прервал пение для реплики: — Да ты сиди, сиди, я его позову, — и опять запел: — «Может быть, она тебя забыла, знать не хочет, знать не хочет!» — подошел к двери, приоткрыл ее, крикнул Юре, сидевшему на ступеньках: — Юра, шеф кличет! — и пьяно засмеялся.
Юра шагнул в помещение и тут же получил жесткий удар дубинкой по голове. Рухнул. Олег подтащил его к Альберту. Вчерашняя веревка валялась в углу. Отрезав кнопочным ножом два куска, Олег тщательно связал каждому руки-ноги. Встал на колени, приложил ухо к груди Альберта, приложил ухо к груди Юры. Вроде бы в порядке. Живы. Поднялся с колен, влез в рукава куртки. По тяжести понял, что в кармане имеется нечто. Вчерашние деньги. Он усмехнулся, надорвал упаковку, выдернул две пятидесятирублевки, а пачку кинул на пол. Поближе к ребятам. Вышел из помещения и закрыл дверь на ключ.
Вырвавшись на волю через дыру в заборе, он сначала не понял, где он. Но, увидев в конце переулка здание бывшего кинотеатра «Колизей», вмиг сориентировался.
Перейдя Сретенку, он дворами вышел на Рождественский бульвар и пересек его у дома, где некогда жил пролетарский поэт Демьян Бедный. Было глухое время — где-то около одиннадцати, — и он легко поймал такси. Посмотрев на табличку за ветровым стеклом, на которой значилось 20.00, он уселся рядом с водителем.
— Куда? — спросил таксист.
— Подожди, — сказал Олег и вынул из кармана пятидесятирублевку, — вот тебе для начала пятьдесят, и до шести часов ты в полном моем распоряжении. После шести — еще пятьдесят. Договорились?
— Договорились, — весело согласился таксист. — Так куда?
— За город. По Ярославке, — обозначил первый маршрут Олег.
С Ярославки свернули налево, в дачный поселок, и, проехав немного, остановились у больших деревянных ворот с эмблемой футбольного клуба.
— Минут через двадцать я вернусь, — сказал Олег таксисту, вышел из машины и открыл калитку.
— Лелька! — увидев его, безмерно возликовал усатый сторож. — Сколько лет, сколько зим!